Пётр Чигринов - Под тремя коронами

— Кто займется этим важным, как ты говоришь, делом?

— Я выпишу знающего человека, грамотея и библиофила. Я таких встречал в Европе… Да и в Польше такие люди, думаю, есть… К сожалению, в Греции оттоманство задушило все остатки древней учености. Там сейчас господствует тьма и невежество…

Прошло немного времени, и договоренность стала реальностью. Благодаря стараниям князя Михаила книги украсили библиотеку великого князя. А через несколько месяцев в Вильно появился Савва, инок одного из монастырей на горе Афонской. Он был приглашен Еленой погостить при великокняжеском дворе. Увидев книги, он с восторгом сказал:

— Государь, мне кажется, что ни одна из стран, известных нам, не имеет такого богатства. Здесь творения известнейших ученых, а также богословов, как римско-католических, так и греко-византийских. И каждая из этих книг — сокровище.

Александр слушал его с живейшим интересом и удовольствием… В конце беседы инок подарил Александру Библию на латинском языке:

— Тебе, государь, знаю, ведом этот язык… А книга эта удивительная. Она поучительна и назидательна для всех — и нищих, и богатых, рабов и царей. Таинственная книга…

Вскоре, после совместной поездки в Польшу, Глинский был облачен особым доверием Александра, стал его «собинным другом», фаворитом. Елене Александр при этом сказал, что брат может не быть другом, но друг — всегда брат. Глинский хорошо знал себе цену, позаимствовав у западных европейцев их гордость, самомнение, неразборчивость в средствах для достижения цели. Но Елена чуждалась его. Человек, ради карьеры перешедший в католичество, не мог пользоваться ее полным доверием и расположением. Тем более, что в обществе Глинского Александр часто вдавался в кутежи, которые расстраивали его здоровье. Но отношения Елена поддерживала: как-никак друг мужа. Кроме того, князь Михаил не мирился с тем униженным и оскорбительным положением, какое выпадало на долю православного населения в Литве…

Хотя нельзя сказать, что как мужчина князь Михаил совсем не нравился Елене. Скорее, наоборот, ее привлекала таинственность и загадочность Глинского. Не нравилось ей только то, как небрежно и даже неуважительно отзывался князь о женщинах. «Дайте женщине зеркало и сладости и она довольна, — говорил он. — Сколько помню себя, я страдал от второй половины человеческого рода, которую кое-кто из-за непонимания называет прекрасной. Но самые мудрые мужчины не вступают с ними ни в какие отношения. И тем более не позволяют покорить себя. Рыцарское служение женщине — это такое же жалкое рабство или даже еще более жалкое, чем всякое другое».

И затем, как бы чувствуя то, о чем хочет спросить Елена, сказал:

— Да, я любил и люблю. В далекой и благословенной Италии, будучи в юном возрасте, я пленился черными очами, длинными ресницами, греческим профилем, томной мощью красоты, словно сотканной из лучей радуги… Правда, она была молода, красива и вела грешную жизнь. К тому же страдала тяжким недугом — беснованием…

Князь помолчал, вспоминая давно ушедшее, и, скорее в утешение себе, чем собеседнице, сказал:

— У них там, в Италии, распевают под окнами и много говорят о любви, но думают о блуде… Услышав все это, больно ранившее ее самолюбие, Елена провела грустный вечер и даже тайком от всех всплакнула. Но после этого на душе стало спокойно: она окончательно избавилась от страшного соблазна, который иногда казался ей неотвратимым, от сознания, что, в конечном счете, она не сможет отказать Глинскому ни в одной его просьбе, ни в одном капризе… Что ж, подумала она, видно ему самим богом определена жизнь, в которой так много приключений, размышлений, мечтаний, любви ко всем женщинам и в то же время ни к одной из них… А мои чувства к этому человеку, хотя и мимолетны, но тем не менее это не что иное, как дерзкий грех…

Среди многих и трудных великокняжеских дел Александр как католический государь не забыл вовремя уведомить Рим о событиях в Литве. После женитьбы на Елене посол великого князя литовского вез его святейшеству Папе Римскому письмо. В нем Александр, давая знать римскому двору о браке своем с Еленою, осознанно допустил неточность: по поводу грамоты о вере Елены, данной им Иоанну, он писал, что обещал тестю не принуждать жену к принятию католицизма, если она сама не захочет принять его.

Посол привез ответ папы литовскому князю, что совесть его останется совершенно чиста, если он употребит все возможные средства для склонения Елены к истинной христианской вере. Но и без этого совета папы католическое духовенство, встревоженное тем восторгом, с которым православные встречали единоверную невесту, а затем и жену великого князя, уже пыталось оказать влияние на княгиню. Каждый священнослужитель от епископа до мелкого служителя костела считал свом долгом обратить Елену в свою веру.

Каноник Иван Скарин, известный, главным образом, тем, что измельчил и съел Библию, чтобы исполниться ее духом, потерпев неудачу в обращении Елены в католицизм, даже стал жаловаться:

— Нет ни одного народа, который был бы так непоколебим в защите своих схизматических заблуждений, как народ русский…

И если Елена до этого просто выслушивала бесплодные увещевания, то в этом случае она возразила, твердо высказав свою позицию:

— Не вижу в этом ничего плохого. Я одобряю приверженность народа к своей отеческой вере и разделяю его опасения за ее неприкосновенность…

Справившись с охватившим ее волнением, великая княгиня продолжила:

— У нашей веры великое будущее. Потому что на страже православия вместе с народом дружно стоят многие княжеские и боярские роды Литвы и Руси. Тут и Острожские, и Глинские, и Слуцкие, и Сапеги, и Кобринские, и Ходкевичи, которых, как тебе известно, называют львиной породой Литвы.

Жена князя Василия Ромодановского Ефимия, крестная мать Елены, была всегда дружна с матерью Елены, великой княгиней Софией. На ее глазах Елена росла, она знала великокняжеские семейные тайны и секреты. Она передала Елене письмо от матери, которая откровенно писала, что хочет укрепить дочь в решимости следовать вере, чтобы у нее не угасала любовь к стране, в которой родилась и выросла. И я и ты, — писала мать, — являемся наследниками славного императорского рода Палеологов. Это нас ко многому обязывает. И поверь, доченька, что пройдет время и Россия будет не только надежным центром нашей веры, православия, но и свою столицу перенесет в Византию, в Константинополь. И управлять необъятной Россией из этого города будет русский царь по имени Константин.

Напутствуя Ефимию, великая княгиня София попросила:

— Ты присмотри за Еленой и вразуми, чтобы она во всем слушала голос разума, а не зов страсти… Сама знаешь, при дворах Ягеллонов не только веселье, но и распутство процветает…