Пётр Чигринов - Под тремя коронами

И хан продолжал усердно действовать против Литвы. 90-тысячное крымское войско, предводимое сыновьями хана в августе 1502 г., опустошило все вокруг Луцка, Турова, Львова, Браславля, Люблина, Бельза, Кракова… Великое княжество, как и Польша, не смогло отбить своих пленников, уведенных неприятелем в улусы. К Великому князю Литовскому хан издевательски писал:

— Царевичи сделали по-своему, а не по-моему. Я велел им воевать Россию: они воевали Литву… Но упрекай себя. Князья говорят мне: что дает нам дружба с Литвою? По золотому в год. А рать? Тысячи… Поэтому да будут дары твои, по крайней мере, в цену трех или четырех сот пленников… Ты не захотел моей любви, и сколько бедствий пало на твою голову? Видишь землю свою в пепле и разорении…

Стефан Молдавский, пользуясь обстоятельствами, завоевал на Днестре Колымью, Галич, Снятии, Красное, ослабив этим могущество Польши. Тщетно Александр склонял Стефана быть его союзником и врагом Иоанна, но Стефан не хотел возвращать завоеванной Днестровской области.

Военные действия между Литвой и Московским государством продолжались медленно и вяло. Куда активнее шли сношения обоих государей — литовского и московского с соседями, у которых и тот и другой искали помощи. Александр стремился склонить на свою сторону крымского хана. Через киевского воеводу Дмитрия Путятича он напомнил Менгли-Гирею о давней приязни и дружбе, бывшей между их отцами — Казимиром и Ази-Гиреем. Откровенным и убедительным было письмо Александра:

— Когда же ты по смерти отцовской нарушил приязнь с Литвою, то сам посмотри, что из этого вышло: честь твоя царская не по-прежнему стоит — понизилась; пошлины все от твоего царства отошли, и столу твоему никто не кланяется, как прежде кланивались; кто перед твоим отцом холопом писывался, тот теперь тебе уже братом называется. Сам можешь знать, какую высокую мысль держит князь московский, если он зятю своему клятвы не сдержал, то сдержит ли он ее тебе? А что он родным своим братьям поделал, также нарушившим клятву? Если ему удастся захватить украинские города литовские и стать тебе близким соседом, можешь ли сидеть спокойно на своем царстве? Если же будешь заодно с великим князем литовским, то он велит с каждого человека в земле Киевской, Волынской и Подольской давать тебе ежегодно по три деньги…

Но крымцы не соблазнились этим предложением: благо можно было в областях литовских брать деньги вместе с людьми.

Иоанн в свою очередь постоянно стремился понудить Менгли-Гирея к нападениям на Литву. Он пытался даже уверить крымского хана, что мир с Литвой Москва нарушила вследствие нежелания Александра мириться с Крымом. Это звучало неубедительно и бездоказательно, но действовало… Послы Иоанна уговаривали крымчака нападать на Слуцк, Туров, Пинск, Минск. В результате сыновья хана не раз принимались опустошать литовские и польские владения.

Паны-рада подсказали Александру — и Глинский склонился к этому, что полезно было бы помешать союзу Иоанна со Стефаном Молдавским. Именно в это время Иоанн подверг опале свою невестку, дочь Стефана Елену, лишив великокняжеского наследства ее сына Дмитрия. Елена вместе с сыном оказались в темнице.

Александр дал знать об этом Стефану:

— Ты меня воюешь в одно время с недругом моим, великим князем московским; но он и тебе теперь недруг же: дочь твою и внука посадил в темницу и великое княжение у внука твоего отнял да отдал сыну Василию…

Стефан послал своего человека к Менгли-Гирею с просьбой разузнать: правду ли ему написал Александр.

Хан позвал к себе московского посла в Крыму Заболоцкого. Своим помощникам велел оставить его наедине с послом и потребовал от него сказать правду, даже под присягой. Посол отвечал:

— Все это ложь, неправда. Все это Александр от себя затеял, недруг на недруга чего не взведет, что хочет, то и затеет…

Хан отписал об этом молдавскому господарю. Но правду долго нельзя утаить. И она стала известна хану. Недовольство Стефана важных последствий для Москвы не имело, хотя послы и художники, ехавшие в Москву через Молдавию, были и задержаны. Умирая, молдавский господарь дал совет сыну Богдану и вельможам покориться Оттоманской империи, и, они признали над собой верховную власть султана. С этого времени вспыхнувшая во время Стефана слава Молдавии пошла на закат…

Как ни уклонялся Александр от встречи с епископом виленским, но такая встреча состоялась. Епископ начал говорить о том, что Александру приходилось много раз слышать и от него и от других служителей католической церкви. Но на этот раз епископ начал с того, что на престолах польском, чешском и венгерском сидят родные братья Александра, то есть естественные союзники. И они должны помочь Великому княжеству Литовскому в войне с Москвою.

Александр распорядился подготовить послания к братьям. Владиславу, королю венгерскому, литовский посол говорил:

— Вы должны подать помощь нашему государю не только по родству кровному, но и для святой веры христианской, которая утверждена в литовской земле грудами деда вашего, короля Ягайло-Владислава. С тех пор до последнего времени Русь покушается ее уничтожить, причем не только Москва, но и некоторые подданные княжества Литовского. На отца вашего, короля Казимира, они вставали по причине веры, по той же причине они встают теперь и на вас, сыновей его. Брат ваш Александр некоторых из них за это казнил, а другие убежали к московскому князю, который вместе с ними и начал войну, ибо до него дошли слухи, что некоторые князья и подданные нашего государя, будучи русской веры, принуждены были принять латинскую…

Владислав отвечал:

— Думаю, мы с братьями, королями польским и чешским, будем ходатайствовать за нашего брата перед его тестем…

Услышав эти слова и тон, каким они были сказаны, посол подумал про себя, что ходатайством дело, видно, и ограничится…

В один из июльских дней великокняжеский поезд двигался в Витебск. Наступила середина лета — самая сенокосная пора. Над лугами и опушками леса то и дело осязаемой пеленой висел пьянящий медовый аромат свежескошенных трав…

Поздним вечером, как стемнело, поезд оказался у небольшой деревни, на окраине которой высился старый, почти высохший великан дуб с тремя аистовыми гнездами. В одном из них на неожиданных гостей птицы отозвались тихим, коротким, как бы предупреждавшим соседей, клекотом. Затем проснулись и также заявили о себе в другом и третьем гнездах… Рядом с дубом располагалось такое же маленькое, как и сама деревня, кладбище. На почерневших крестах были видны белые, украшенные красной вышивкой фартучки, оставшиеся со дня Радуницы, отмечавшейся во второй вторник после Пасхи. Селяне в этот день все вместе навещали могилы предков, родственников и близких и, по обыкновению, обедали здесь.