Пётр Чигринов - Под тремя коронами

Прочитав письмо, Иоанн устало откинулся на спинку кресла и задумался… Это откровенное письмо самой Елены или ее рукой водили польские и литовские вельможи?.. Но отцу нельзя было не заметить: письмо обращено не только к нему, но и к подданным своего мужа — русским, литвинам и полякам. Она оправдывалась в их глазах в тех нареканиях, что возводились на нее родственниками Александра, его панами и католическим духовенством. Изливала всю душу и всю горечь, накопившуюся за столько лет молчаливых страданий. При этом если раньше писала робкая дочь, трепетавшая перед ним и не смевшая шагу ступить, платье переменить без его воли, то теперь пишет королева польская и великая княгиня литовская, выдержавшая борьбу с римским престолом, с кардиналами и прелатами. Перемена произошла и в тоне, и в самой манере выражаться, и в самом ее русском языке… В нем отец почувствовал весь ум и все сердце королевы и великой княгини, представительницы интересов своего мужа и государства.

В письме сказался также ее политический такт и участие в делах ее нового отечества. Она просила отца согласиться на мир, просила милостиво выслушать послов своего мужа, просила ради ее тяжелого положения. Указывала вместе с тем и на пользу, какую принесет заключение мира для церкви и для людей греческого закона…

Но оценил московский князь письмо дочери по-своему, т. е. руководствуясь прежде всего государственными соображениями. Тяжелое положение дочери обеспокоило Ивана только в одном: не учинила бы нечести роду своему и закону греческому, не соблазнилась бы в латинство. Нужно передать дочери, — подумал он: если она покривит душой, он лишит ее благословения.

Иоанн нарушил установившуюся в палате тишину, которую никто, ни послы, ни дьяк, распоряжавшийся приемом, не мог нарушить. Великий князь подозвал помощника и велел отнести письмо Елены великой княгине Софье.

После этого Иоанн показал, что намерен выслушать послов.

— Да пусть говорит полоцкий наместник…

Еще раньше Иоанн отметил для себя, что пан Глебович не любит играть словами, что у него слово соответствует мысли, а дело — слову.

Станислав Глебович, речь которого была понятна всем и ничем не отличалась от той, которая была слышна не только в великокняжеском дворце, но и повсюду в Москве, негромко, но внятно сказал:

— Государь и московские бояре! В Литве, а теперь и в Польше считают, что не пристало государю московскому считаться государем всея Руси.

Иоанн никак не отреагировал на эти слова, но присутствовавшие бояре, зашумели: как же так?

— Или, во всяком случае, — продолжил Глебович, — не писаться государем всея Руси, посылая грамоты к Александру в королевство польское и наше княжество литовское, русское и жемайтское.

— Но как же, пан Станислав, — вмешался старший боярин. Прежде ведь писали великого князя московского государем всея Руси?

— Тогда был мир, и Александр еще не был выбран королем польским… а теперь, когда он уже король Польши, нельзя так писать, потому что под Польшей находится большая часть Руси. И мы, послы, от имени короля польского и великого князя литовского настаиваем на этом…

Послы высказали несогласие на построение греческой церкви для Елены и на выбор слуг для нее только из православных. Пан Мишковский при этом заметил:

— Принуждения королевы Елены к римско-католической вере нет. Но Папа Римский требует, чтобы Елена была послушна римской вере. При чем вовсе не нужно, чтобы она и остальные русские снова крестились. Пусть только находятся в послушании апостольскому престолу, как того требует Флорентийский собор, а жить могут по прежнему своему, греческому обычаю.

Иоанн, тяжело и устало поднявшись с кресла, покинул палату. Это явилось неожиданностью и для послов и для бояр. Но переговоры продолжились… Бояре не согласились с предложением пана Мишковского. Тогда он сказал:

— Было бы целесообразным отложить дело до новых переговоров с папою…

Но и это предложение повисло в воздухе. Не было понимания и при обсуждении строительства в Литве православных церквей для русского населения. Посол сообщил:

— Прежде у нас нельзя было строить русских церквей, а сейчас это позволено. Королю нет дела, в какой вере московский князь держит своих подданных, так пусть и московский не вмешивается в дела короля.

Напряжение усилилось, когда стали обсуждать территориальные претензии. Послы потребовали возвращения к границам, которые были при Витовте и Казимире. На это старший боярин запальчиво отвечал:

— А почему бы нам не вспомнить о границах, которые были при Ольгерде? Он признавал принадлежность Москве обширных земель, входивших тогда в Великое княжество Литовское.

— Ольгерд был взят в плен и потому вынужден был на все согласиться, как пленный…

Послы предложили заключить мир на условиях предыдущего договора. Бояре решительно возразили:

— Тому нельзя статься. То время миновало. Но если государь ваш хочет с нашим государем любви и братства, то он бы государю нашему отчину его, Русские земли, уступил…

Переговоры затянулись на несколько дней. Среди бояр популярным было мнение великого князя: с кем Александру стоять? Ведома нам литовская сила! Дело осложнялось еще и тем, что Александр вынужден был просить мира у тестя, но, по договору, он не мог заключать его без Ливонии. Иоанн согласился принять немецких послов. При этом магистру Ливонской земли и епископам было сообщено:

— Присылали вы бить челом к брату нашему и зятю, Александру, королю польскому и великому князю литовскому, о том, что хотите к нам слать своих послов. И мы вам на то лист свой опасный дали.

Немецкие послы приехали вместе с литовскими, но вынуждены были ждать окончания переговоров с Литвой. Прошло три дня, прежде чем старший боярин сказал дьякам:

— Теперь великий князь должен говорить с немцами, так как без договора с ними литовские послы не могут запечатать своих грамот.

В это время от венгерского посла поступила записка Иоанну: послы магистра ливонского были вчера у меня и объявили, что бояре вашей милости, разговаривая с ними, господаря их и их самих позорили и многие неприличные слова говорили; я, государь, очень удивляюсь, если это случилось с позволения твоей милости… Прошу, пресветлый великий князь, положить конец всем этим делам, которые мешают действиям христианских государей против неверных…

Иоанн не придал этому никакого значения. Только улыбнулся… А дьяку Вискавитову сказал:

— Нашу державу некоторые европейские государи открыли для себя только вместе с теми землями, что за великим западным океаном. Помнится лет семь тому приезжал в Москву путешественник, рыцарь Николай Поппель, посещавший из любопытства отдаленные страны. При себе имел свидетельство от императора Священной Римской империи Фридриха. Так оказалось, что при императорском дворе считали, что вся Русь подвластна королю польскому и великому князю литовскому, даже не знали, что есть самостоятельное Русское государство.