Нелли Савенкова - Самоборец

— Дружина? — недоверчиво протянула девица, смеясь.

— Дружина, — подтвердил князь, не понимая ее насмешки. Но оглядел своих воинов и вдруг сам расхохотался, заметив их совсем не боевой вид.

Как были они — кто в исподнем, кто наполовину одет, кто бос, а кто в сапоге на одной ноге, — так и повскакали на коней, чтоб за князем последовать, так сейчас и стояли. Видели бы их побитые давеча татары, то-то бы подосадовали на себя: кому поддались. Воины поначалу не могли взять в толк, что так развеселило князя, и недоуменно переглядывались. Но скоро уже и сами потешались друг над другом.

Веселье прервал тиун: сгущались сумерки, да и стан со многим добром оставался покинутым.

— Василий Дмитрич, коли сейчас не тронемся — до ночи из лесу не выберемся, — сказал он князю и, склонившись к самому его уху, прошептал: — Уж не ведьма ли она? Хороша — страсть! Да коня Лешаком зовет. Может, она нарочно нас в лес-то заманила? А как ночь придет, всех и погубит.

— Не сказывай напраслины, Пантелей, — отмахнулся князь. — А поторопиться и впрямь надобно. Едем скорее, — он сел на коня, протянул руку девице.

Та презрительно поморщилась.

— Зачем это?

— Садись со мною, — пригласил Василий.

— Ни к чему, у меня свой скакун, — отказалась девица и, взявшись за холку, ловко взобралась на конский хребет.

Дружинники одобрительно загомонили. Князь переглянулся с тиуном, тот многозначительно покивал, намекая на свои давешние слова о ведьме. Василий незаметно отмахнулся и поспешил за всадницей, боясь потерять ее из виду. Быстро прибыли в стан, где все было раскидано и порушено метавшимся недавно, а теперь неожиданно присмиревшим конем. Заметив, что девица не спешивается, Хилков спросил:

— Ты всю ночь собралась верхом просидеть?

— Мне домой надобно, — отозвалась та, озабоченно хмуря брови и оглядываясь. — Куда ж ехать-то?

— До утра подождет твой дом, никуда не денется. На ночь глядя не отпущу тебя. Посветлу свезем к Лыковым.

— Меня ж хватятся! Дай мне людей, чтоб проводили.

— Эк, хватятся ее! — встрял тиун. — Велика птица! И без того отдых людям порушила. Еще ночью ее вози! Велено до утра ждать — жди! И где научилась господам перечить?

— Тихо-тихо! Уймись, Пантелей, — приказал князь. — Не ругай девицу: она-то не меньше нашего устала. От страха оно знаешь как — в душе холодеет, силы забирает.

— Да уж ведаю, — проворчал тиун. — Ты, Василий Дмитрич, почивать ступай. А я ее тут пристрою.

— Где пристроишь? Меж воинов? — вдруг осерчал на слугу Василий. — Ты думай, чего говоришь! В моем шатре она будет.

— А-а… ну коль в шатре…

— Да ты что, князь! — возмутилась девица. — Сроду я с мужами не спала!

— А тебя никто и не неволит. Шатер большой: тебе ложе подалее от моего изладим. И все! Угомонись уж! Впрямь ведьма, от тебя ныне нам одно беспокойство.

— Не пойду в шатер! — топнула ножкой девица.

— Не пойдешь — силом поведем, — пообещал князь, невольно любуясь ее красой.

— Ладно, — смирилась она, — идем.

Засыпая, прислушиваясь к ее прерывистому, настороженному дыханию, Василий спросил:

— Как зовут тебя?

— Натальею Ми… — по привычке она назвала было и отчество, да осеклась: разве место княжне в чужом шатре.

— Как? — переспросил князь.

— Натальею зовут. Спи, князь.

— Наталья, — повторил Хилков, вздохнул невольно: — Жаль, что ты не княжна, Наталья, — и затих.

— Почто жаль? — спросила она, но никто не отозвался: утомленный князь уснул.

Наталья тихонько поднялась, откинула полог шатра — лунный свет проник в темное нутро, упал на лицо спящего князя. Он отвернулся, не пробудившись: крепкая грудь вздымалась дыханием, волоски на ней шевелились будто живые.

— Притомился, Васенька, — с внезапной нежностью прошептала Наталья, подавив желание погладить князя. — Спи, сокол, спи.

По сердцу ей пришелся князь — чего от себя таиться. Такого суженого и она бы не отворотила. И чем зацепил девичье сердце? Мужеством ли, заботою иль ласкою, а может, надежностью? Да так ли важно, коль все одно — вместе им не быть. Поутру распрощаются, и не вспомнит князь о ней никогда более.

С рассветом выехали к вотчине Лыковых. Князь велел слугам удерживать Натальиного коня: не приведи Господь, со свежими силами сызнова понесет. Она не перечила, была тиха и скромна, опустив взор. Наталья досадовала на себя, что вот так неразумно скоро потеряет князя, который мог бы стать ее суженым. Свезет он ее к отцу да и отправится своей дорогой и навечно потеряется.

Как же удержать его, заставить рядом быть? Может, открыться, что непростого роду она? Так ведь уж признавалась намедни, да он не поверил. И то, разве станет княжна этакое выделывать, чего она творила? Как бы во все это позором не посчитал. Видел ведь ее голые ноги, подол задранный. Срамно!

Василий, не оборачиваясь, чуял ее за своею спиной, и мнилось ему, будто незримыми путами к этой Наталье его привязали. Дивно хороша девица, жалко ее от себя отпускать. А как удержишь? Может, выкупить ее у Лыковых? А после-то чего? Холопка, она и есть холопка — женою не назовешь.

— Натальюшка, — в который уж раз за утро в усы прошептал Хилков.

— Верховые! — упредил тиун, равняя своего коня с княжьим.

Василий очнулся от дум, глянул вперед: навстречу им несся немалый отряд.

— Стряслось чего? Скачут как оголтелые, — озаботился тиун. — Может, остановиться нам? Вдруг они от татар улепетывают?

— Откуда здесь татарам взяться? — с сомнением ответил князь. — Знать, по делу спешному торопятся. Подъедут — сведаем.

Когда стало возможно разглядеть лица, заметил Василий, что возглавляет отряд грузный всадник в богатых доспехах. Вдруг всадник издалека заполошно замахал им рукой, а сблизившись, ни на кого не глядя, соскочил на землю и чуть не бегом кинулся к Наталье. И она, спешившись, бросилась к нему.

— Ох ты, чадушко мое неразумное! — прижал девицу к себе всадник. Слуги — и хилковские, и вновь прибывшие — окружили их.

— Видать, и впрямь княжна? — ошалело почесал в затылке тиун. — Вот ить…

— Княжна, — облегченно выдохнул Хилков.

Анастасия не могла поверить в происходящее, привыкнуть к мысли, что она государыня Московская. Вдруг из тиши да уединения родного дома перенеслась она на немыслимую высоту. Помоги, Господи, не лишиться разума от счастья! Да, видно, так Господу угодно, чтобы стала она царицею. И Анастасия с честью выполнит свой долг.

Первую неделю Великого поста царь с молодой женою провел в Троице-Сергиевой лавре, придя туда пешком, несмотря на жгучий мороз. Они усердно молились над гробом святого Сергия, прося у него благословения себе и всей земле Русской. И мнилось, что все будет славно и добро, что худые времена остались в прошлом.