Нелли Савенкова - Самоборец

— Слышишь, Иван Васильевич? То суд Божий гремит над главою государя неразумного, легковерного да злострастного. Огнь небесный испепелил Москву! Сила Всевышнего волнует народ и льет фиал гнева в сердца людей!

Иван, таращась, силился и не мог оторвать от него взор.

— Вот Святое Писание. Вот они — правила, данные Вседержителем сонму царей земных. Заклинаю тебя: стань ревностным исполнителем сих уставов. Иначе не видать тебе мира на земле своей, где брат пойдет на брата, где басурмане уведут в полон всех жителей — до последнего человека — и где потонут в реках крови города! Желаешь ли того? Не страшишься ли сам гореть в геенне огненной, проклинаемый народом своим? Покайся! Обрати свой взор к небу! Соблюдай заповеди Господни! Господь Бог милостив…

Подумалось Ивану: это не человек — ангел Господень ему глаголет. Устыдился он поступков своих и, вдруг разрыдавшись, кинулся к пришельцу с простертыми руками.

— Отец! Дай мне силы быть добродетельным! Даруй мне кротость да смирение… Не оставь меня помощью своей!

Тот принял государя в своих объятиях, утешая словами Святого Писания. Придя в себя, царь узнал в пришельце священника Благовещенского собора отца Сильвестра, которого прогнал прежде, когда тот приходил к нему с поучениями. Теперь же Иван внял священнику, ибо речь того была созвучна мыслям его самого. Вздохнув кротко, царь попросил Сильвестра:

— Не оставь меня, отче, наставлением своим, будь возле престола моего. Хочешь ли почести, богатство, сан высокий — проси, все дам!

— Не надобно, государь, — отказался священник. — Бескорыстно служить тебе стану. Единою наградою будут мне твое стремление к добродетели, твои мудрость да кротость.

— Будь по-твоему, отче, — решил Иван. — Как велишь, так и сделаю. Теперь пора возвращаться к делам государственным… Слышь, мятежники у стен дворца!

— То не мятежники — то твой народ. Бояре неправедные подстрекают его, крамолу чинят.

— Бояре? — живо откликнулся царь. — Ведаешь ли кто?

— Ты сам сведаешь, Иван Васильевич. Да гляди, по правде розыск чини, виновных по вине наказывай, а и помилуй которых. Невинных понапрасну не устрашай.

Иван воззрился на него долгим взглядом, проговорил:

— Исполню, чего обещал, — и отправился навстречу толпе.

На дворе, заслышав яростные вопли, царь распорядился:

— Стреляйте! — но едва слуги устремились выполнять приказание, Иван остановил их: — Нет, погодите! Не в толпу стреляйте — в воздух. Я чаю, смутьяны, стрельбу заслышав, сами разбегутся.

Так и случилось: несколькими выстрелами толпу рассеяли. Многие бежали сломя голову, иные падали на колени да винились, указывая на подстрекателей. Узнал государь, что зачинщики всему — дворовые Григория Захарьина, дяди супруги его. Тут уж сама Анастасия кинулась в ноги мужу, прося за дядю. Иван, ради жены и помня обещание, данное Сильвестру, не очень озлобился. Он помиловал Захарьина да иных, о ком тайно нашептывали ему наушники, разумно заявив:

— Бог рассудит крамольников своим судом, я же прощаю их…

Духовник царя Федор Бармин, мучимый совестью, добровольно заключил себя в монастыре. Скоро и сам Иван уединился в монастырской келье для поста и молитвы, а после того он созвал святителей, каялся им во грехах, причастился Святых Тайн и, успокоенный, занялся государственными делами.

Первое, что сделал царь по выходе своем из монастыря, — послал гонца к оставшемуся в живых после смуты дяде Михаилу Глинскому с сообщением, что снимает с него сан конюшего, но оставляет ему боярство, поместья и свободу жить, где захочет. Михаил, получив послание вскоре после известия о гибели брата, испугался. Страху ему прибавил бежавший от восставших псковичей бывший их наместник князь Пронский.

— Бежать надобно, в Литву бежать, там затаиться, — уговаривал Глинского изгнанный наместник. И стращал: — Ну как доберутся до тебя, Михаил Васильевич. Добро еще, коли просто убьют, а ежели шкуру с живого снимут? Иль еще чего похуже? Шибко народ тебя не любит, шибко…

Глинский храбрился:

— Я, чай, дядя государев. Не посмеют меня тронуть!

— Ну, люди не посмеют, так царь вызнает чего неладное об тебе — сам казнит, — заверил его Пронский. — Али не за что? Как обо всем сведает государь, что тогда?

Михаил вскочил: последние слова возымели действие, он позвал слуг, велел собираться. Вскоре оба князя во главе небольшого отряда поспешали в Литву. Да не успели далеко отъехать, их догнал князь Петр Шуйский да — ни много ни мало — с войском. Велел он без пререканий поворотить на Москву, и беглецы в ужасе мысленно расстались с жизнью. Однако, к удивлению Михаила, государь милостиво простил их, оправдав тем, что дядя его натерпелся страху из-за смерти брата своего. И добавил, что он скорбит вместе с дядей и не станет наказывать за вину его. Прощенный, Михаил удалился в деревню и более в Москве не появлялся.

Покончив с постом да молитвами, помиловав одних, наказав других, государь собрал боярскую Думу и повелел, чтобы во всех городах назвали избранных меж других людей и этих избранных созвали в Москву для важного государственного дела. И поспешили во все края земли Русской гонцы с царским повелением. Не скоро посланцы разных городов съехались в столицу. Наконец все собрались на восстановленной после пожара площади.

Царь в торжественных одеждах, отслушав обедню, вышел из Кремля, сопровождаемый духовенством с крестами, боярами да дружиной воинской. Отслужили молебен прямо на площади. Государь обратился к митрополиту:

— Святый владыко! Знаю усердие твое ко благу да любовь к отечеству. Будь же мне поборником в моих благих намерениях. Рано Бог лишил меня отца и матери. Бояре не радели обо мне, хотели быть самовластными. Моим именем похитили саны и чести. Богатели неправдою, теснили народ. И никто не претил им! Сколько крови, сколько слез пролилось! Я чист от той крови! А крамольникам-боярам ждать суда небесного!

С такими словами царь взошел на деревянный помост Лобного места, встал под шатром, оперся о решетчатое ограждение. Сверху он поглядел на притихшую толпу, живую, колышущуюся: далеко — сколь хватал взор — стояли люди. Бескрайняя Русь… Господь вверил ему правление ею. Какая силища таится в сей толпе? Какие мысли роятся в голове? Дай Бог, чтобы силища эта всегда была мирной. Иван приложил руку к сердцу, поклонился на четыре стороны и возгласил:

— Люди Божии, нам Господом дарованные! Будьте великодушны! Нельзя исправить зла минувшего. Могу лишь впредь спасать вас от неправедных притеснений да грабительства. Забудьте, чего уже нет и не будет! Оставьте ненависть да вражду. Соединимся все любовью во Христе! Отныне я судия ваш и защитник!

Иван дал своим подданным торжественный обет править на благо государства.