Нелли Савенкова - Самоборец

Показывали обувь, одежду, себя. Наконец первая сторона спросила:

— Бояра, да нам Марьяна мила, — не сговариваясь, пропела другая сторона. — Молодые, да свет Фоминишна мила.

— Бояра, мы ее не отдадим, — подружки ухватились за Марьяну. — Молодые, мы ее не отдадим.

Сергей вмиг оказался возле Марьяны, ухватил ее за локоток да увел на свою сторону. Она ног под собою не чуяла, рука дрожала в горячей ладони Сергеевой. Не глядя друг на друга, они вместе со всеми пели, не понимая слов:

Сошлись близко обе стороны. Дашутка, увидев зардевшееся лицо Марьяны и застывший взгляд Сергея, горько вздохнула: опередила ее подружка.

Стороны поклонились друг другу: песня закончилась. Марьяна быстро выдернула свою руку, улыбнулась смущенно. Сергей хотел что-то сказать, но тут к нему подскочила Настасья Александрова, самая богатая невеста Усолья, позвала на качели. Он поворотился было к Марьяне и с досадой заметил, что к ней спешат его дружки.

— Пошли, — он грубо схватил Настасью за руку и побежал к качелям.

Марьяна проводила их взглядом, отчего-то злясь на Сергея. Елисей Александров, брат Настасьи, приблизился к ней.

— Ну, Марьяна, такой никогда тебя не видал: краше всех наших девиц! Будто враз расцвела! — восхищенно похвалил он.

— Что ты, Елисей, нехорошо сказываешь, — зарделась Марьяна. — Погляди кругом. Неужто не видишь? Вон сколь красавиц-то.

— Не стану других глядеть: ты мне люба. Ежели посватаюсь, пойдешь за меня?

Марьяна испуганно отшатнулась:

— Что ты, что ты, Елисей, не ровня мы! Да и я еще мала, какая из меня жена? Ты постарше бери.

— Не надобно мне никого, окромя тебя, — отрезал Елисей. — Не страшись, Марьяна. Помысли об том. Я погожу до осени…

Подлетела Дашутка. Елисей отошел.

— Чего это он, а? Чудной какой-то…

Марьяна озабоченно покачала головой.

— Сватов прислать грозится…

— Ну?! А я чего сказывала?! Не бывать те на воле, подружка! Ой! Гляди-ка, Мишка Ряха идет! Чай, тоже свататься? — она прыснула в кулачок и убежала в хоровод.

Марьяна обернулась: рыжий увалень Ряха подошел и топтался рядом.

— Чего тебе, Мишанька? — ласково спросила девица.

— Я… Марьяна… — начал нерешительно Мишка да вдруг выпалил одним духом: — Пойдем качаться?

Он побагровел, опустив голову и ожидая отказа.

— Пойдем, Мишаня, — согласилась Марьяна.

Парень просиял. Она легко пошла впереди, Мишка — чуть поотстав, гордо оглядываясь.

На одной доске качались Сергей с Настасьей. Другая только что освободилась. Поглядев снисходительно на столпившихся вокруг парней, Мишка подсадил Марьяну на толстую плаху. Толкнув, ухватился за веревку, запрыгнул сам и с трудом, сопя, начал раскачивать все сильнее да сильнее.

Сарафан Марьяны тугим парусом вздувался то в одну, то в другую сторону. Вверх-вниз, вверх-вниз взлетала да падала доска. Марьяна, крепко ухватясь за веревки, закрыла глаза и с наслаждением подставила лицо солнцу с ветром. Она не ведала, что внизу уже стоит Сергей и, задрав голову, глядит на нее. И дорого бы он дал, чтобы вместо дружка оказаться там, рядом с нею!..

Качались долго. Снизу уже кричать стали, что и другим охота. Мишка перестал раскачивать, замедлил размах, скоро доска остановилась. Он спрыгнул на землю да, запнувшись, упал. Марьяна последовала за ним, но земля ушла из-под ног: она покачнулась и упала бы тоже, если бы не подхватили ее крепкие руки. Она узнала их, не оглядываясь: Сергей!.. Сердце бешено колотилось, кровь хлынула в лицо, стало трудно дышать. Еле слышно прошептав: «Пусти», — Марьяна освободилась из объятий.

Легко побежала к хороводу, не оборачиваясь, спиною чуя его взгляд. Что-то случилось с нею, с ним. От его рук шла такая сила, что хотелось зажмуриться да стоять так-то всю жизнь. Марьяна испугалась сама себя, уразумев, что единственное, чего желает, — прижаться к Сергею, целовать его без конца и ни о чем не мыслить.

— Марьяна, ты ж баню топить собралась. По воду пошла. Чего так скоро воротилась? Где вода-то? — матушкин голос вернул ее в настоящее.

Она перекинула косу за спину, ответила:

— Мишаня наносит, сам вызвался… Я траву возьму да в баньку пойду.

Акулина внимательно поглядела на дочь, неодобрительно покачала головой. Что с нею творится? Лето — сама не своя. Уж она ее и отварами поила, и водой заговоренной обливала, и в росе на Ивана Купалу валяла — ничего не помогло. Нет-нет да и задумается и будто не в себе девка ходит. Ой, к добру ли? Замуж бы ее выдать. Вон Елисейка Александров вокруг да около бродит, ровно кот на сметану облизывается. Знать, пришлет сватов по осени? Сама бы Марьяна не взбрыкнула. Мыслилось Акулине прежде-то, что с Сергеем Никитиным они слюбятся. Ан, ныне врозь глядят. Будто чужие мимо ходят. И с Елисейкой так-то не случилось бы. Сходить, нешто, Богородице свечку поставить, попросить у нее разума для дочери? Акулина вздохнула, став под образа, перекрестилась.

— Ты, Мишаня, двор-то, часом, не перепутал? — Сергей хмуро глядел на дружка.

— Я Марьяне помогаю. Сама просила… — хвастливо ответил Ряха, таща полные бадейки.

— Тебя просила? Я слыхал, Елисейка Александров у нее в помощниках.

— Может, когда и Елисейка. А ныне я… Отойди, не мешайся.

— Ну-ну, помогай, ежели более делать нечего.

Сергей сердито пошел прочь. Что стало с ним? Почему к Марьянке подойти не может? Бежит от нее, будто от огня. Сызмала вместе росли. Отчего ныне робеет? Марьяна вроде другая стала? На Троицком лугу увидал ее Сергей по-новому, и с того времени мнится ему: недоступная она ныне, далекая. Красотою своею всех затмила да и вознеслась на недостижимую высоту. Неужто можно с нею запросто, как прежде? Нет!

С Троицкого гуляния Сергей покой потерял. Спать не мог, об одной Марьяне только и мыслил. Как держал ее руку в своей да после у качели прихватил, так вздрогнула душа и замерла. В голове шум пошел, будто меду хмельного хлебнул. А на Купалу и вовсе разум потерял, как увидел ее на рассвете в росной траве. Понял Сергей, что без Марьяны не жить ему, а как к ней подойти — не ведал. Робел до удушья, до колотья в висках. Думал, ежели подойдет — так и падет бездыханный к ее ногам. Сил не было…