Нелли Савенкова - Самоборец

Но нрав государя, несмотря на царский титул да женитьбу, не переменился. Анастасия смягчала его, да лишь когда была рядом. Глинские по-прежнему стращали царя заговорами да неправдами слуг его, Иван приходил в ярость от их наветов. Часто оклеветанные спешили к государыне, прося заступничества пред царем. Анастасия никому не отказывала, старалась найти нужные слова да успокоить гнев супруга.

Не раз Глинские негодовали на Анастасию, разбивавшую их козни своею кротостью. Не удалось им подчинить себе юную царицу, как об том мечталось. Они старались увезти племянника подалее от жены, утверждали, будто дела государственные требуют его присутствия в том или ином месте. И тогда его беспокойный нрав брал верх, и не было пощады несчастным подданным. Анастасия, слыша про мужнины бесчинства, тихо молилась за душу Иванову.

Однажды в разгар буйного пира государю доложили, что прибыли челобитчики. Не поднимаясь из-за стола, Иван велел пустить их в палату. Сидевший рядом с племянником Михаил Глинский вдруг отставил свой кубок и воззрился на входящих: он признал в них псковских купцов, которые давеча привозили ему самому посулы с жалобою на своего наместника, князя Пронского. Михаил обещал приструнить того, да закрутился со свадьбой племянника и запамятовал. Наверняка теперь пришли они с челобитьем на него самого? Кто ведает, как поведет себя государь? Вдруг его самого, Михаила, накажет?

Глинский, скоро решив, чего делать, оборотился к царю:

— Иван Васильевич, вижу, псковичи пожаловали. Станут, поди, челом бить на неправды наместника своего. Так я про то уж розыск чинил. Князь Пронский все по совести творит, без корысти. Видать, воли Пскову захотелось? Знамо, на Литву смотрят, только и ждут, как бы перекинуться.

Глинский прекрасно знал, чем разгневать государя. Иван, выслушав его, зло сузил глаза да воззрился на вошедших. Те застыли, сняв шапки, в глубоком поклоне.

— Ну, почто приперлися? На своего наместника жаловаться?! Князь Пронский верный слуга мне! Авы изменники знаемые!

— Государь Иван Васильевич! Послушай ты нас. Здесь все прописано, все улики сказаны, — протянул один из купцов плотный свиток.

— Перечить мне?! Вины да обиды князя посчитали, а об своих позабыли?! — Иван распалился, побагровев. — Чай, с пищалями к государю своему пришли?! Стрелять станете?!

В гневе он принялся топать ногами, схватил со стола кубок, запустил им в челобитчиков. Все более раздражаясь молчанием да покорностью псковичей, Иван велел слугам схватить их да жечь огнем. Обреченные со страхом ждали своего смертного часа.

В эту минуту в палату вбежал запыхавшийся гонец. Переводя дух, отпив из протянутого ему ковша, он поклонился царю.

— Государь!.. Беда! На Москве упал большой колокол!

— Почто упал? Куда? — приходя в себя, спросил Иван. Оглядев притихших слуг, испуганных псковичей, он приказал: — Коня мне! — и выскочил из палаты.

Слуги поспешили за царем. Псковичи, не веря в свое счастливое избавление, со слезами принялись возносить молитвы Господу.

Падение колокола сочли дурным знамением, а вскоре случилось то, что оно возвещало.

На рассвете государь молился в крестовой палате. Внезапно сделалось темно, в окна не стало видно ни зги, началась сильнейшая буря, беспрестанно сверкали молнии. Одна за другой огненные стрелы ударили в деревянную Воздвиженскую церковь, что на Арбате, и скоро пожар охватил ближайшие к ней строения. Дождь, которого ожидали с нетерпением, так и не начался. Тучи скоро рассеялись, а поднявшийся ветер понес огонь далее и далее. Вспыхнули Большой посад, Китай-город, Кремль. Скоро вся Москва представляла огромный костер под тучами черного дыма, застившего солнце.

Рев ветра, треск огня, вой животных, вопли людей, в безумии метавшихся тут и там, — все заглушили взрывы пороха, хранившегося в разных частях города и в самом Кремле. Почти никто не пытался спасти свое добро, все пропадало. Если и были смельчаки, отчаянно бросавшиеся в огонь, то в нем они находили себе могилу. Все гибло: избы простых жителей, княжьи терема, царские палаты, казна, сокровища, иконы, даже мощи святых… Деревянные дома исчезали вмиг, каменные рассыпались в песок, железо рдело, будто в горне, а медь плавилась и текла ручейками меж развалин.

Митрополит молился в Успенском храме, задыхаясь от дыма, протирая слезящиеся глаза. Священники, в обгоревших рясах, с подпалинами на бородах, силою вывели его из собора, но идти было некуда: кругом все полыхало. Макарий хрипел:

— Образа… — и тянул руки к храму.

Удалось вынести только образ Марии, писанный митрополитом Петром. Дольше оставаться в Кремле было опасно.

— Сюда! Сюда! — кто-то махал им от стены.

Придерживая митрополита, священники бросились на зов: под стеною шел тайник к Москве-реке. Обвязав Макария веревкой, осторожно стали спускать его, полубездыханного. Веревка, не выдержав, оборвалась, митрополит упал и сильно расшибся. Едва живой, он был отвезен в Новоспасский монастырь. Там Макарий, несмотря на боль, опять стал молиться о милости Божией, о спасении Москвы да о помощи государю. Он не ведал, спасся ли царь, где он укрылся от огня да о чем мыслит.

Глядя издалека на клубы черного дыма, окутавшие Москву, митрополит заплакал.

— Прими, Господи, души усопших без покаяния…

Иван, едва начался пожар, велел позвать супругу и, спешно собравшись двором, уехал из Москвы в село Воробьево. Он долго смотрел на пламя, вспыхивающее тут и там с новой силой, пытался угадать за огнем да клубами дыма, где погорело, а какая часть города уцелела. Прикидывал: ежели судить по минувшим пожарам, этот вот-вот прекратится. Но время шло, а огонь не унимался, пожирая все подряд, будто ненасытный зверь.

Иван в бессилии сжимал кулаки, грозя невесть кому. Подумал вдруг: а не Божий ли гнев причиною пожара? Не его ли, царя Московского, наказал Господь за буйный нрав да жестокость?

— Господи, сжалься над рабами твоими! — Иван, рухнув на колени, принялся усердно молиться.

Молодая царица без устали клала поклоны пред образами. Слуги их, напуганные неведомой участью своих близких, вторили государю с государыней.

К вечеру стих ветер, а ночью угасло пламя, поглотив все, что попалось ему на пути. Не было более Москвы: ни домов, ни церквей, ни садов, ни огородов, — все превратилось в пепел.

Наутро князь Ковер бродил среди пепелищ, разыскивая своих родных. Во время пожара Васятка с дворовыми спасал коней — гнал их в Москву-реку, благо она текла вблизи их дома. Бог дал, сын уцелел, да Аннушка запропала. Не допусти, Господи, гибели ее! Ковер безумно оглядывался: всюду бродили, натыкаясь друг на друга, люди с опаленными волосами, с черными от сажи лицами. Кричали, звали детей, родителей, не находя, выли, будто дикие звери.