Майт Метсанурк - На реке Юмере

— Что поделаешь, — сказал он с сожалением, — под дождем, на ветру или в гостях у бедняка никому не сладко.

Велло послал привет старейшине и Урве и просил передать им, что, очевидно, в ближайшее время при­быть в гости не сможет.

— Нет времени, да и нового платья, и отдохнув­шего коня, сами видите, нету, — добавил он со вздохом.

И посланцы из Алисте так и не поняли, было ли то притворством или перед ними действительно стоял бедняк, которого одолевали заботы.

Но едва гости отъехали на несколько сот шагов, как Велло громко расхохотался, а за ним — Кахро и Отть.

— Высокомерные и безмозглые люди, — заметил Кахро.

— Если б они затеяли ссору, мы сами пошли бы на них, нагнали страху и захватили бы сколько- нибудь добычи, — пошутил Отть.

— Захватили бы Урве и отдали ее в услужение Вайке, — подхватил шутку Кахро.

Но, услышав имя Урве, Велло отвернулся. Он вспомнил Лемби.

— Что-то не идет твой патер, — сказал он Лейни, когда спустя некоторое время она вместе с Марьей шла через двор, направляясь к шалашу Малле.

— Он и не может прийти... Здесь все против него, — ответила сестра.

— Ага — боится! — воскликнул Велло и почувст­вовал истинное удовольствие оттого, что этот черноризник, который, не моргнув глазом, прошел сквозь толпу насмешников, теперь трусливо сторо­нится Мягисте.

Лейни не пришла к брату просить хлеба. От Малле он знал, что живет она впроголодь, без конца мо­лится и даже Рийту не пускает в деревню за хлебом. В сухую погоду они ходят в лес ставить силки — так что немного мяса у них есть, этим и живут; вы­шивать и вязать при свете лучины им трудно, да в кто нуждается в их работе! Часами они простаи­вают на коленях перед распятием и в конце каждой молитвы передвигают одну бусинку на четках слева направо.

Четки им привез патер еще летом, а кроме того он обучил их "Отче наш" и другим молитвам; осо­бенно хорошо запомнила эти молитвы Лейни, хотя и были они на чужом, ливском наречии.

День заметно прибывал, солнце в полдень стояло над лесом, зали­вая дворы и пожарища, покры­тые толстым слоем снега. В этот час, сидя у шалаша, можно было уже греться на солнышке. Из лесу доносилось птичье щебета­ние, несомненно предвещавшее весну.

Какой-то странствующий ку­пец, который ничего, кроме не­выделанных шкур, в Мягисте не нашел, рассказал, что через восемь дней в Пскове состоится большая ярмарка, куда съедутся купцы из Риги и Новгорода. Он сам тоже спешит туда, везет шкуры, воск и мед.

Услышав это, Велло потерял покой. Он посовето­вался с Оттем и Ассо, а затем, после нескольких дней раздумий и колебаний, позаимствовал у пожи­лого сельского старейшины сани и коней, достал из тайника серебро и бронзу, взял шкуры и даже воск, запрятал все это глубоко под сено и отпра­вился в Псков. Вместе с ним на трех санях поехали Отть и четверо слуг.

Все знали, что на ярмарках бывает Рахи, покупает там то да се, тут же перепродает, прислушивается и приглядывается — не с богатой ли выручкой воз­вращается домой кто-либо из купцов, один он или нет, хорошо ли вооружен или безоружен. Так отчего бы этому Рахи не появиться в Пскове и на сей раз?

За два дня они доехали до Пскова, но кони выби­лись из сил, и Отть ворчал:

— Зря мы изводим себя и животных! Что выше сил человеческих, то в руках богов, а не наших.Ярмарка уже началась; больше всего здесь было русских — русобородых, статных, а также бойких латгалов и неуклюжих жителей Уганди.

Заехали на большой двор и привязали коней к перекладинам между низкими столбами. Слуги остались стеречь лошадей, а Велло с Оттем окуну­лись в ярмарочную сутолоку, у обоих на поясе справа — меч, слева — нож, а за пазухой — много серебра.

Отть разглядывал товары и купцов; он поинтере­совался, сколько стоит бурая лисица, постучал по медному щиту, подул на лезвие меча, пощупал пальцами выделку пестрого ковра; он приценивался и торговался, однако ничего не покупал. Велло тем временем всматривался в снующих взад и вперед людей, вглядывался в лица, прислушивался к голо­сам — он искал своего врага. Велло и сам еще не знал, как он поступит, доведись им встретиться, но чувствовал, что не совладает с собой и вце­пится тому в горло. Рассудок говорил ему, что это неправильно, однако не мог подсказать ничего более разумного. И потом, как поступить со своим кров­ным врагом, — казалось Велло делом второсте­пенным. Главное — найти его. Вероятнее всего, он вытряс бы из Рахи душу либо вцепился в него мерт­вой хваткой, но заставил бы сказать, что с Лемби и где она.

Они заглянули и в крытые ряды, где на широких столах лежало множество товаров, где продавали, торговались, толкались, где стоял шум и звенело серебро.

На ночь Велло, Отть и часть слуг отправились на постоялый двор; люди там пили, пели, играли на гуслях, глядели, как пляшут подвыпившие мужчины. Кто уставал, тут же растягивался на соломе и за­сыпал.

Велло же подозвал хозяина, показал ему серебря­ные монеты и с помощью слуги, который кое-как объяснялся по-русски, получил маленькую комна­тушку и несколько шкур, чтоб подстелить под бок и накрыться.

— Завтра продадим шкуры, мед и воск, купим соли и — назад, в Мягисте, — сказал Отть, уклады­ваясь спать.

"Не из-за соли мы сюда ехали", — подумал Велло, но промолчал.

На следующий день они продали шкуры купцам из Риги, а мед и воск русским из Новгорода.

А потом Велло и Отть очутились подле какого-то здания; на его башне кто-то бил в большой колокол и трезвонил в маленькие. Народ, крестясь, толпой валил внутрь — все больше русские. Прика­зав Оттю подождать, Велло переступил порог зда­ния. Терпкий запах, напоминающий запах в избушке колдуньи, ударил ему в нос. Он прошел дальше и сквозь сизую завесу дыма увидел перед золотыми дверями и сводами желтоватые огоньки. Тут же, на возвышении, стоял мужчина в лиловом балахоне до пят, украшенном серебром. В руках он держал цепочку, на конце ее, покачиваясь, дымил малень­кий сосуд.

Внезапно двери отворились, и оттуда вышел муж­чина в высоком расшитом золотом головном уборе, в длинном позолоченном балахоне и что-то произнес нараспев грохочущим голосом. Сразу же вступили мужские и женские голоса и полилась песня, такая жалостная и красивая, что Велло в первое мгнове­ние просто оцепенел. Что же это такое: на улице шум и галдеж, а здесь покой и торжественное пес­нопение! Так народ хвалит здесь бога! Богу, должно быть, приятно слышать такую песню. Интересно, тот ли это самый бог, что у рыцарей и патера? Едва ли. Ведь бог русских не притесняет, не то, что бог тех.

Огоньки покачивались, словно желтые соцветия; за огоньками, на позолоченных стенах и дверях Велло различил картины: на одних был изображен мужчина с печальным лицом и каштановой бород­кой, венец вокруг его опущенной головы распро­странял золотое сияние; на других была нарисована женщина с невинным и кротким лицом, державшая на руках ребенка; на третьих — бородатые муж­чины, они глядели серьезно и строго.