Валентин Лавров - Катастрофа. Бунин. Роковые годы

Когда Бунин наконец пробудился, то часы показывали одиннадцать.

Он сидел на жесткой, скрипевшей при малейшем движении кровати. Вдруг с ужасом вспомнил про лекцию. Стал мучительно размышлять: бежать на нее или?..

В его сомнения вмешалось нечто неожиданное: кто-то коротко стукнул в дверь.

— Минуту! — Накинув халат, Бунин открыл дверь. Никого не было. Он выглянул в коридор. Тот был пустынным. Лишь чья-то неясная тень, словно привидение, метнулась в боковой проход.

— Что за чертовщина! — удивился Иван Алексеевич и даже перекрестился. — Померещилось, что ли?

Не закрывая на ключ дверь, отправился к жене. Та лежала в постели, читая французский роман. Она удивилась:

— Разве ты дома? А как же лекция?

— Не знаю, что со мной случилось! — Он в недоумении развел руками. — Спал как сурок. И лег, правду сказать, почти на заре.

— Опять, Ян, про возраст свой забываешь! — укоризненно покачала головой Вера Николаевна. — С привычками молодости пора кончать. Не двадцать лет тебе! Пятидесятый годок пошел…

— Старый гриб, да корень свеж!

— Серьезней пора быть, Ян, — махнула рукой Вера Николаевна. — Но расстраиваться не следует. Что Бог ни делает, все к лучшему. Помню, отец собрался в Екатеринодар ехать — дело у него там неотложное было. По лестнице спускаться начал, ногу подвернул, идти не смог. Все горевал: «Какие убытки теперь понесу!» И вдруг узнаем: случилось крушение — много жертв! Тот вагон, где отец должен был ехать, сгорел.

— Собирайся завтракать! — сказал Бунин. — Спустимся в ресторан.

Он шагнул в коридор и похолодел от ужаса: дверь в его номер была распахнута, вещи раскиданы по полу. Чемодан был раскрыт. Все деньги и заветная черная сумочка с драгоценностями исчезли. Осталось лишь золотое кольцо с изумрудом, которое забыл вынуть из брючного кармана.

Он стоял среди этого разорения, бессмысленно повторяя:

— Что это, что это?

Ему казалось, что весь этот ужас снится и что вот-вот он пробудится и все опять станет хорошо. Но нет, беда свершилась въяве. Он запишет в дневник: «Мы оказались уже вполне нищими, в положении совершенно отчаянном… На полу было разбросано только то, что не имело никакой ценности…»

Загадочность ситуации в том, что в отеле Бунин был далеко не самым богатым. Так почему же жертвой грабителей стал именно он? Ответа на этот вопрос нет.

Но не случись этой истории, могла бы быть другая — еще более страшная.

Бунин еще пребывал в остолбенелости, как в дверь кто-то резко постучал. Он не успел ответить, как дверь распахнулась. На пороге стоял Петр Рысс. Он был бледен, галстук съехал набок, на левой щеке рдела свежая ссадина.

С неожиданной горячностью он бросился к Бунину:

— Иван Алексеевич! Иван Алексеевич! Страшная беда… Не пойму… не знаю! — Рысс вскрикивал, нес что-то несвязное. — Взрыв под сценой! Кто это сделал? Зачем?..

— Не горячитесь, расскажите по порядку! Выпейте воды.

Рысс немного пришел в себя.

— Мы всему городу сообщили, что вы, Иван Алексеевич, будете на дискуссии. Народу привалило прорва. А вас нет! Решили послать за вами автомобиль. Он доехал до ближайшего угла и сломался. Решили начать без вас. Я вошел в зал и вдруг… Полыхнуло, грохнуло… Вот меня чем-то по лицу шарахнуло, болит, черт. Дым прошел, разглядели: сцена разворочена. На первом ряду пять человек убиты на месте. Много раненых, меня, кажется, контузило… Щека болит. Нет ли йода?

Бунин с трудом вникал в слова собеседника, но после просьбы йода начал дико хохотать. Он не мог остановиться даже тогда, когда пришла Вера Николаевна.

— Вот, — проговорил он, беря дыхание, — плачу о своих бриллиантах. А я ведь во время взрыва должен был стоять на сцене. А ее — в щепки. Проспал. Первый раз в жизни. Ты права: «Что Господь ни делает, все…»

Мысль мудрая, да не всегда человек по разуму живет, больше по сердцу.

Судьба спасла его, а болгарское правительство за свой счет отправило в вагоне третьего класса в Белград. Когда поезд прибыл в этот город, вагон загнали на запасные пути. В этом железнодорожном тупике и жили Бунины, тратя последние гроши, которые пожертвовало болгарское правительство.

«Сербы помогали нам, русским беженцам, только тем, что меняли те „колокольчики“ (деникинские тысячерублевки), какие еще были у некоторых из нас, на девятьсот динар каждый, меняя, однако, только один „колокольчик“, — писал Бунин много лет позже. — Делом этим ведал князь Григорий Трубецкой… И вот я пошел к нему и попросил его сделать для меня некоторое исключение, — разменять не один „колокольчик“, а два или три, — сославшись на то, что был обокраден в Софии».

Тот посмотрел строго на просителя и сухо спросил:

— Вы, говорят, академик?

Кровь бросилась в голову, но Бунин сдержал себя:

— Так точно!

— А из какой именно вы академии?

Это было настоящим издевательством.

— Я не верю, князь, — сказал Иван Алексеевич, — что вы никогда ничего не слыхали обо мне.

Трубецкой залился краской и резко отчеканил:

— Все же никакого исключения я для вас не сделаю. Имею честь кланяться.

Бунин вышел на улицу, с трудом соображая: «Как быть? Что делать?» Вновь возвращаться в Софию, в этот страшный отель, переполненный ворами и тифозными больными?

Из окна посольства, где размещался Трубецкой, вдруг раздался крик:

— Господин Бунин!

В окне виделся русский консул. Он махал рукой:

— Только что из Парижа пришла телеграмма. Она вас касается. Госпожа Цетлина выхлопотала для вас визу во Францию и еще прислала тысячу французских франков.

На сердце стало тепло. Подумалось: «Как Мария Самойловна могла узнать о его беде, о краже в „Континентале“? Нет, узнать не могла! Но ее исключительно доброе сердце подало весть: „Друг в беде!“ Вот она и отозвалась».

Нет ничего дороже истинных друзей.

Двадцать восьмого марта 1920 года, испив несказанную чашу мучений, Бунин прибыл в Париж.

Город на Сене встретил яркой красотой весны. Весеннее солнце обливало чистые тротуары, на которых чуть не на каждом шагу попадались люди, знаменитые не только на всю Россию, но и на всю Европу: дельцы-миллионеры, великие князья из уцелевших, знаменитые художники, музыканты и актеры, члены Государственной думы и общественные деятели.

Бунина несказанно радовало небо, почти не замутненное облаками, удивительно вкусный и дешевый хлеб, множество русских и шумные улицы, скрип тормозов роскошных авто, цоканье копыт впряженных в коляски лошадей, чистый блеск богатых витрин, парящее чувство свободы.

Бунин долго с платоническим интересом изучал их содержимое: шелковые галстуки, хрустальные флаконы, мягкое нижнее белье, модные костюмы и платья, десятки сортов колбасы, розовые окорока от Феликса Потена и бриллиантовые ожерелья в зеркальных окнах ювелира Картье.