Валентин Лавров - Катастрофа. Бунин. Роковые годы

Хотелось идти осматривать Лувр, а пошел в дом 77 по рю де Гренель, в русское посольство, за видом на жительство, хотя, собственно говоря, жить было негде.

В посольстве принимали согласно живой очереди. Очередь казалась бесконечной. Все просили как милостыни разрешения жить здесь , а сердцем тянулись туда . Талантливая писательница-сатирик (и единственная, пожалуй, женщина в этом жанре) Надежда Тэффи, уже получившая «вид», опубликовала заметку:

…Приезжают наши беженцы, изнеможденные, почерневшие от голода и страха, отъедаются, успокаиваются, осматриваются, как бы наладить новую жизнь, и вдруг гаснут.

Тускнеют глаза, опускаются вялые руки, и вянет душа, душа, обращенная на восток.

Ни во что не верим, ничего не ждем, ничего не хотим. Умерли.

Боялись смерти большевистской и умерли смертью здесь.

Вот мы — смертью смерть поправшие!

Думаем только о том, что теперь там. Интересуемся только тем, что приходит оттуда…

Приехал с юга России аптекарь. Говорит, что ровно через два месяца большевизму конец.

Слушают аптекаря. И бедные, обращенные на восток души розовеют.

— Ну конечно, через два месяца. Неужели же дольше? А ведь этого же не может быть!»

Мария Самойловна своевременно встретила Буниных на Лионском вокзале. Наобнимавшись с Верой Николаевной, подставив для поцелуев холеную кисть с крупным, чистой воды бриллиантом Ивану Алексеевичу, она повела их к авто, которое стояло у вокзального подъезда. Извергнув из стального нутра струю ядовитого дыма, авто понесло их на рю Фэзенари. В доме 118 находились апартаменты Цетлиных, которые они занимали уже много лет и которые потрясли своим невиданным комфортом Веру Николаевну, особенно двумя туалетными и тремя ванными комнатами!

Буниным отвели небольшую комнату.

В первый же вечер к Цетлиным заглянул Толстой со своей очаровательной супругой Наташей Крандиевской.

Толстой шумно вздыхал:

— Иван, скажу по чести, богатые люди нам помогают. Материально живем неплохо, за весь свой век так не жил. Только вот деньги черт их знает куда страшно быстро исчезают в суматохе!

— В какой суматохе?

— Ну я уж не знаю в какой, но исчезают. А я, знаешь, пустые карманы ненавижу. Но я не дурак, на всякий случай накупил себе белья, ботинок, три пиджачных костюма, смокинг, два пальто… Шляпы у меня тоже превосходные, на все сезоны.

— В эмиграции, конечно, не дадут умереть с голоду, — отозвалась Наташа, — а вот ходить оборванной и в разбитых башмаках дадут. Но это такое счастье — свобода!..

Наташа писала талантливые стихи. Толстой был ее вторым мужем.

Первого апреля 1920 года тридцатилетний капрал повергнутой германской армии Адольф Гитлер демобилизовался, проведя всю войну на полях сражений и отчаянной храбростью заслужив два Железных креста.

Сжимая кулаки и опаляя случайных слушателей лихорадочным взглядом голубых глаз, Гитлер без устали повторял:

— Мировое еврейство нанесло империи удар ножом в спину! Версальский договор — предательство! Пример большевистского переворота в России показал: и малой силой можно захватить власть в большом государстве! Я верну рейху его былое величие.

Товарищи по полку уважали Гитлера за храбрость и начитанность, но над хвастливыми заявлениями откровенно посмеивались.

Зато Германия, страдавшая от разрухи и социальных беспорядков, жаждала фюрера, и она в конце концов его обретет.

Четвертого апреля Вера Николаевна продолжала записи в дневник:

«Неделя в Париже. Понемногу прихожу в себя, хотя усталость еще дает себя чувствовать. Париж нравится… Устроены превосходно. Хозяева предупредительны, приятны и легки, и с физической стороны желать ничего не приходится, а с нравственной — тяжело. Нет почти никаких надежд на то, чтобы устроиться в Париже. Вероятно, придется возвращаться в Софию. За эту неделю я почти не видела Парижа, но зато видела много русских. Только прислуга напоминает, что мы не в России…

Толстые здесь очень поправились. Живут отлично, хотя он все время на краю краха. Но они бодры, не унывают. Он пишет роман. Многое очень талантливо, но в нем „горе от ума“. Хочется символа, значительности, а это все дело портит. Был Шполянский… Уверяет, что в Софию нам возвращаться не придется».

Роман А. Н. Толстого — «Хождение по мукам».

Седьмого апреля у Цетлиной был день рождения. Накануне она проявила трогательную заботливость:

— Верочка! Посмотрите вот эти платья… Они почти новые. Может, вам что-то подойдет из них? Сиреневый цвет вам к лицу, право.

Сгорая от стыда, впервые в жизни Вера Николаевна надевала на себя чужие платья. Не ради себя, ради хозяйки. Завтра у нее будет «весь русский Париж». Зачем же своей бедностью оскорблять изысканное собрание?

Беглецов перегоняли идеи. Князь Георгий Евгеньевич Львов созвал «конфиденциальное совещание». За большим обеденным столом с роскошными закусками и напитками уселись Бунин, Толстой, Михаил Осипович Цетлин.

— Господа! — торжественно произнес князь. — Поздравляю — вы назначаетесь редакторами рождающегося на благо отечества издательства. Оно будет находиться в Берлине. Его капитал — восемь миллионов! Нет, нет! Благодарите не меня. Деньги — Михаила Осиповича. Поднимем бокалы за его здоровье!

Бунин не успел порадоваться, как пришла пора разочаровываться.

Потирая носовым платком томпаковую лысину, князь Львов смущенно произнес:

— Иван Алексеевич, я чувствую себя крайне неловко. Но… издательское дело, кажется, вылетело в трубу. Цетлин отказался дать деньги. Между нами, — Львов склонился к уху Бунина, хотя в комнате никого не было, — причина в графе Алексее Николаевиче. Он на подозрении… Большего я сказать не могу! И это — тсс! — между нами.

Бунин усмехнулся:

— Трест «Бунин, Толстой и К°» лопнул, не успев родиться. Признаться, я даже не огорчился, ибо привык к нашему российскому прожектерству и трепотне.

Он вышел на улицу и отправился восвояси — на рю Фэзенари. И тут случай приготовил ему любопытную встречу.

Возле роскошного подъезда дома 118, уставленного кадками с пальмами, на ковровой дорожке, застланной на мраморные ступени, стоял невысокого роста некрасивый человек. Он держал в руках фетровую шляпу и не торопился войти в подъезд, уставившись немигающим взором в приближавшегося Бунина. Вены на лбу человека надулись, кожа лица была плохой, сероватого цвета, волос на голове редок, так что проглядывал шишковатый череп.

Бунин узнал человека. Это был знаменитый убийца-террорист Савинков, помощник военного министра во Временном правительстве.