Эптон Синклер - Жатва Дракона

– Конечно, я хочу его увидеть, и если мне это удастся, то я скажу ему, что я думаю. Я всегда делал это, иначе, какой от меня толк.

– Позволь мне сказать, что Гесс имеет большое влияние на него, и видит всё так же, как мы. Возможно, было бы неплохо подойти к нему через Гесса.

Это было, конечно, подсказкой, и Ланни сказал: "Dunke schön" . В то же время он внутренне улыбался, наблюдая за интригами в die hohe Welt . Герман не хотел использовать свой кредит, так что пусть Руди использует свой! Герман боялся "быть навязчивым", так что пусть Руди попробует!

Последними словами Германа были: "Freundschaft mit Frankreich!" И Ланни знал, что это был лозунг, который он должен взять с собой в Берхтесгаден. Дружба с Францией. И, конечно, как следствие, война против красных!

XIII

Ланни вернулся пешком в Адлон и послал телеграмму: "Роберту Бэдду Ньюкасл, штат Коннектикут, все джейк все джимбанди Ланни". Он не знал, получит ли его отец её в таком виде, но если получит, то Робби предположит, что была совершена типографская ошибка. Ланни пошлет письмо с объяснениями, а у Робби будет над чем посмеяться.

Затем он подошел к газетному киоску и купил вечернюю газету. На первой полосе был заголовок: "Abetz aus Paris Ausgewiesen!" Застыв на месте, Ланни прочитал текст сообщения из Парижа, изложенный в нацистском стиле, что еврейско-плутократические политики, которые теперь взяли верх во французском правительстве, обвинили известного немецкого лектора и литератора Отто Абеца в деятельности враждебной Франции, чьим пылким другом он был. Полиция дала ему три дня на то, чтобы собрать свои вещи и вернуться в Германию. Пока неизвестно, намерена ли полиция изъять бумаги герра Абеца, но посольство Германии предприняло шаги, чтобы предотвратить такое преступление. Сообщение продолжало цитировать посольство, выражая глубокое сожаление по поводу этого жестокого и необоснованного обвинения, в то время, как усилия герра Абеца на укрепление франко-германской дружбы были высоко оценены интеллектуальными и ответственными элементами страны.

Ланни погулял, размышляя над этим докладом. Он попал в такое положение, когда ему приходилось трудно отделить свое настоящее я от своей роли. Событие в Париже затруднило ему встречу с фюрером и завоевание его доверия. Но, в конце концов, то, что узнал Ланни, и как он узнал, не имело никакого значения по сравнению с реальными событиями в этой дипломатической борьбе. Изгнание Абеца было ударом в солнечное сплетение для умиротворителей и признаком того, что Франция, наконец, проснулась. Итак, в то время как притворный Ланни был смущён и растерян, реальный Ланни танцевал от радости, шествуя по Унтер-ден-Линден.

"И, кроме того", – прошептал агент президента, – "я увижу Абеца здесь, и он будет более чем когда-либо настроен для разговора!"

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Дуракам закон не писан

39

I

ЛАННИ позвонил в офис Рудольфа Гесса и узнал, что заместитель фюрера находится в Праге и ожидается через пару дней. У Ланни появилось свободное время. Как гласят принципы богословия, или, возможно, демонологии, для праздных рук всегда найдёт занятье Сатана. Занятие, найденное для Ланни, было связано с мисс Лорел Крестон, жившей неподалеку в пансионе. Ланни вспомнил детскую считалку о пансионе, где подавали ветчину и яйца три раза в день. Но, конечно, это не относится к учреждению в Германии, где сочетание Schinken und Eier не приветствовалось.

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт вообразил леди из Балтимора, изучающей интеллектуального лидера немецких социал-демократов Карла Каутского. Ланни познакомился с ним много лет назад в школе, которую поддерживал Фредди Робин. Скромный, но безапелляционный старый джентльмен с маленькой белой бородой и в очках. С ним были его жена и старший сын. Все трое были активными партийными работниками, и враги называли их Святым семейством . Отец сумел убежать от нацистов самым верным способом – умереть. Жена была в Голландии. А сын, как сказали Ланни, был в концлагере. Прошло двадцать лет с тех пор, как Ланни прочитал их сочинения, и теперь, оглянувшись, они показались ему сухими. Но так всегда обстоит дело с произведениями, содержание которых становится очевидным, и трудно вернуть ощущения первого открытия.

Мисс Крестон читала Социальную революцию и после , в которой изучался вопрос о том, как организованные рабочие должны были взять власть, и какой мир они построят. Книга была написана задолго до Советской революции. Неортодоксальной революции. По словам Каутского-Маркса, переворот должен был произойти в промышленных высокоразвитых странах. А царская Россия к ним не принадлежала. Мисс Крестон поймет это или ей будет нужен кто-нибудь, чтобы объяснить это? Монк был компетентен, но его будет тяжело найти. И Ланни вообразил себя профессором социальных наук, очень добрым и по-отцовски настроенным. Конечно, таких объяснений никогда не будет. Он никогда не мог бы признать, что даже слышал имя Каутского, и если бы мисс Крестон упомянула это имя, то он бы притворился, что принял его за русское имя. Не Каутский-Маркс, а Каутский-Троцкий!

Ланни должен был признать, что он недооценил разум этого ученика. Он был не просто умным и сатирическим, он был серьезным и пытливым. Он говорил с ней на более низком уровне, чем она этого заслуживала. И он обнаружил, что хочет исправить эту ошибку. Можно было быть глубоким и философским в области искусства, а также в области общественных наук, и Ланни в своем воображении начал создавать лекции, которые помогли бы начинающей женщине-писателю в создании ее мировоззрения и избежать ловушек цинизма и дилетантизма. Кроме того, Монк попросил его предупредить ее. Это было действительно долгом, и он должен был найти выход!

II

На следующее утро он позвонил в пансион Баумгартнер и спросил, находится ли там еще мисс Крестон. Когда его попросили назвать его имя, он ответил: "Просто скажите ей, что это старый друг из Америки". Когда она подошла к телефону, он по-прежнему не назвал своего имени, но сказал: "Это троглодит, меня не было в течение длительного времени". Он не сказал: "Я должен был предупредить вас, что я уезжаю". Он просто считал, кто старое помянет, тому глаз вон. "Дома я встретил несколько ваших друзей", – заметил он, – "и подумал, что вам может быть интересно узнать о них".

На одной из боковых улиц у Фридрихштрассе он заметил небольшой венгерский ресторан. Он никогда туда не заходил, но, похоже, это было место, где он вряд ли столкнется с высокопоставленными нацистами. Несомненно, для большей обходительности её надо было привезти туда на такси. Он никогда не говорил ей, что у него есть машина. Но она захотела прийти в ресторан, он не стал её отговаривать. Он не мог позволить себе быть подчёркнуто любезным.