Бямбын Ринчен - Заря над степью

— Уважаемые господа министры, я внимательно слушал ваши мудрые речи на благо нашей драгоценной религии и народа. Многим из вас известна политика белого царя. Мы все имели возможность видеть, что представляет собой военный представитель белого царя — Барон. Гамины лишили нашу страну прав, арестовали богдо и так далее. Все это произошло у нас на глазах. Если мы окажем сопротивление народному Временному правительству, изгнавшему гаминов с севера, разгромившему Барона, и попытаемся вступить в сражение с народной армией, мы потеряем поддержку народа. Над этим следует задуматься. Надо проявить миролюбие. Ураган с корнями вырывает большие деревья, но не причиняет вреда траве, стелющейся под его могучим дыханием.

Итак, я думаю, что выражу ваше единое мнение — правительство призывает не оказывать сопротивления войскам народной партии Сухэ-Батора и Красной Армии и приказывает разоружить монгольских солдат, бежавших из армии Барона и прибывших в Ургу. Оружие должно быть сдано в арсенал. Я доведу до сведения богдо-хана нашу единодушную просьбу — просьбу всех его учеников и рабов — о проведении в храмах и монастырях обрядов ради установления спокойствия и умиротворения масс. Попросим лам столичного монастыря Гандан; пусть они совершат жертвоприношения Гэсэр-хану, искоренителю десяти зол. Вместе со служителями моего монастыря мы будем молить своего гения-хранителя об избавлении страны от тяжких страданий смутного времени, о спокойствии народа.

В тот же день богдо-хан спешно издал послание ламам столичного Гандана и Маймаченского Дашсамданлина. Конные адъютанты рысью поскакали из Зеленого дворца в сторону Гандана, монастыря Дзун-хурэн — повезли ханское послание, где подробно указывалось, как совершать жертвоприношения гению-хранителю и искоренителю зол. Множество лам дни и ночи трудились над изготовлением бесчисленного количества балингов — фигурок из ячменной муки и масла, необходимых для совершения ритуала.

На улицах столицы, на базаре толпы людей окружали аратов, приехавших из тех мест, откуда двигалась регулярная армия Сухэ-Батора. Их забрасывали вопросами.

— Большое войско движется. Наши монгольские цирики и русские красноармейцы дружны, как родные братья. Дисциплина в армии поразительная. Мы нигде не слыхали, чтобы они кого-нибудь обидели или хоть самую малость — пылинку из-под ногтя — взяли у кого-нибудь для себя. Вот какие это солдаты!

— Видели мы маньчжурских солдат. Видели и гаминов. Побывали под русскими белогвардейцами Барона, но таких солдат, как солдаты народной партии Сухэ-Батора и русские красноармейцы, видеть не доводилось. Вот что значит народная армия! — с восхищением говорили араты.

Первого числа последнего летнего месяца смешанный головной отряд монгольских и русских войск вступил в Ургу. Отряд занял все важнейшие учреждения города: телеграф, телефонную станцию, почтамт и радиостанцию, построенную гаминами за городом; монголы называли ее "Три мачты".

Дисциплинированность, выправка солдат, их добротное снаряжение вызывали восхищение у ургинцев. Старики говорили, что правительство, создавшее такую армию, не может быть плохим. Это поистине настоящая священная народная власть. Свершилось! Поднялась сила власти нашего народа, пришло ей время занять столицу своего государства.

Наслышавшиеся еще при гамнах фантастических россказней о зверствах красных и пережившие ужасы белогвардейщины, китайские купцы Девяти улиц Урги, Маймачена были поражены дисциплинированностью бойцов народной армии и красноармейцев. Богатые торговцы, желая застраховать себя от мародерства солдат, явились с подношениями к прибывшему с головным отрядом войск усатому коменданту столицы, назначенному народным правительством, и были крайне изумлены: комендант наотрез отказался принять их подношения, однако заверил купцов, что в городе будет сохраняться порядок и они могут быть спокойны. Одни верили ему, другие сомневались.

За купцами потянулись к коменданту и нойоны. Но сами, а через своих чиновников они приветствовали коменданта и заверяли в своей искренней радости по поводу благополучного прибытия первого отряда великой армии. Все просили только об одном: не притеснять народ и священнослужителей.

— Народу не следует бояться своей народной армии! И ламам нечего опасаться притеснений, если они сами не будут замышлять ничего дурного против народной власти.

Третьего числа последнего летнего месяца в Ургу вступили основные части монгольской народно-освободительной армии и Красной Армии. Весть о вступлении армии Сухэ-Батора молниеносно облетела столицу. Пешие и конные, женщины и мужчины, обгоняя друг друга, спешили навстречу войскам, подходившим с западной окраины города.

Толпы народа стояли стеной по обеим сторонам дороги. Здесь были и замужние женщины, в ярких дэлах, с причудливыми прическами, возвышающимися, как рога горного барана; и молодые девушки в самых разнообразных головных уборах — в торцогах со свисающей красной кистью, в бархатных шапках с высокой остроконечной тульей, с цветными лентами. Тут были и старые и малые, бродячие музыканты и певцы, нищие и носильщики, ламы в желтых и красных дэлах, китайские купцы в черных халатах, конторщики, продавцы.

Приехавшие на базар араты из столичных предместий громко приветствовали Сухэ-Батора и его воинов, плескали по древнему обычаю кумысом и молоком в ту сторону, где полыхало ярко-красное знамя народно-освободительной армии.

Народ ликовал. Отовсюду неслись приветственные возгласы. Вездесущие босоногие ребятишки, обгоняя ряды марширующих солдат, с любопытством разглядывали главного командира. Слезы радости блестели у всех на глазах. Строго держа равнение в строю, седые партизаны рукавом незаметно утирали слезы. И как тут было не растрогаться? Народ, за счастье которого они сражались, не щадя своей жизни, так сердечно встречает их!

Впереди войск ехал командующий монгольской народно-освободительной армией Сухэ-Батор. Он был одет в белый чесучовый дэл, на одном боку у него висел маузер, на другом — шашка. По обеим сторонам от командующего ехали министры Временного народного правительства и члены Центрального Комитета Народной партии, одетые в яркие шелковые долы — синие, голубые, коричневые, зеленые, красные. На груди у каждого была красная, как огонь, лента. Знаменосец держал трепетавшее на ветру красное шелковое знамя — с красными кистями, с золотым соёмбо — символом свободы и независимости монгольского народа.

Алое знамя, покрытое неувядаемой славой боевых походов! Под ним монгольские воины сражались и побеждали вооруженного до зубов врага, иногда во много раз превосходившего их числом. И гамины и белогвардейцы не раз испытали на себе разящую силу народной армии. И вот она, победоносная, выступает стройными рядами под шелком алых знамен, под эмблемой свободы и независимости.