Бямбын Ринчен - Заря над степью

— Вот и хозяин пожаловал собственной персоной.

— Ты Ширчин? — Не ответив на приветствие Ширчина, рябой обрушил на него град вопросов: — А где же ваш паршивый гамин? Ты почему это держишь в доме врага нашей религии и государства? Не знаешь указа богдо и распоряжения Барона, не слышал, что китайцу жить рядом с монголом запрещено? Это что же такое?

— Этот человек вовсе не враг нашей религии и государства. Что касается меня, то я вообще не слыхал об указе богдо, который запрещает монголу жить вместе с китайцем, — сухо ответил Ширчин, раздраженный этим допросом, и сел на кровать Цэрэн.

— Вот как! Не слыхал? Зато теперь узнаешь. У негодного врага иноверца-гамина, осквернившего своим грязным дыханием твой очаг, ты должен вырвать сердце, и в знак того, что ты верный ученик и раб богдо и следуешь его указаниям и строгому приказу его сподвижника Барона, ты преподнесешь нашему нойону уши этого гамина.

— Я не убийца, — едва сдерживая закипевший гнев, ответил Ширчин.

— Поганый раб! Ты осмеливаешься дерзить? Как смеешь ты противиться приказу высших? — заорал рябой. Выпучив глаза, он выхватил из деревянной кобуры маузер. — Или ты сейчас же, на моих глазах убьешь негодного китайца, или — видит небо! — я твои уши преподнесу нашему нойону. — Рябой направил маузер в лицо Ширчину. Рука у него дрожала и маузер прыгал то вниз, то вверх. Цэрэн, крепко прижимавшая к себе сына, замерла от страха. Лицо ее стало пепельным, губы шевелились, но она не могла вымолвить ни слова.

В юрте застыла тревожная тишина, слышалось только, как ягнята хрустели сеном, привязанным к решетке у стены. Ширчин, не мигая, смотрел на черное маленькое отверстие, откуда каждую секунду может вылететь смертельная пуля. "Если прыгнуть и выбить у него оружие? — подумал он. — Нет. Рядом Цэрэн с сыном. Вдруг шальная пуля попадет в них", — И Ширчин не двигался с места.

— Мы не уйдем от тебя до тех пор, пока ты не исполнишь приказ и не выдашь нам паршивого гамина живым или мертвым, — сказал Дуйнхар. Он мягко отвел руку офицера. — Пусть великий батор успокоится. Этот человек найдет и выдаст нам гамина.

— Ладно. Пусть будет так! — офицер опустил маузер. Пока он будет искать гамина, свари нам мяса и дай архи, — приказал он Цэрэн.

Цэрэн вопросительно взглянула на мужа.

— Уважаемый господин, архи у нас нет, а мясо мы сейчас сварим для вас, — вмешался Ширчин.

— Что ж, тогда вместо архи напьемся крови твоего гамина, — с холодной улыбкой проговорил офицер. Кивнув Цэрэн, добавил: — а ты поджаришь его сердце.

— Пока жив, не допущу такого. Я был в армии, сражался с гаминами за свое монгольское государство, не щадя жизни. Но никогда я не трогал мирных простых китайцев. Если старик повинен в каком-либо проступке, пусть его судят в соответствующем государственном учреждении, — смело сказал Ширчин.

— Нам удалось узнать, что твой гамин уехал к старухе соседке. Покажи нам, как проехать к кочевью старухи. Мы сами во всем разберемся.

Дуйнхар не дал ему договорить.

— Уважаемый батор, я знаю эту старуху. Она живет здесь поблизости, за восточным перевалом.

— Тогда поехали. — Офицер поднялся, взял ружье.

— Бедный Ван, они убьют его, — горестно прошептала Цэрэн.

— Я попробую спасти его, — тихонько ответил Ширчин и вышел вслед за пришельцами. Цэрэн проводила мужа и молча стояла у порога.

— А, и ты с нами едешь? То-то же, приказы нойона надо выполнять, — засмеялся офицер.

Въехав на невысокий перевал, Ширчин оглянулся. У юрты стояла Цэрэн с маленьким сыном, она молитвенно подняла правую руку.

— Вон стойбище старухи Дэджид, — Дуйнхар показал кнутом на три серые юрты, укрывшиеся в маленькой лощине. Ширчин увидел возле коновязи коня Вана и вспомнил о древнем обычае: старая женщина, вырастившая детей, дожившая до внуков, может взять под свою защиту человека, попросившего у ее очага даровать ему жизнь. Жизнь Вана в ее руках, — сказал себе Ширчин и поскакал за военным и Дуйнхаром.

Огромный пес с лаем выбежал навстречу.

— Придержи собаку! — закричал Дуйнхар и остановился у коновязи. Из большой юрты, называемой "Большая западная", вышли Ван и высокая величавая старуха. Лицо ее еще не утратило былой удивительной прелести.

В семье Ширчина ее называли Восточной бабушкой, так как их весеннее стойбище было расположено на запад от этих мест. Из соседних юрт вышли две молодые статные женщины, за ними высыпали ребятишки. Они отогнали собаку.

— А-а, проклятый черный гамин, вот ты где укрываешься? Скоро ты превратишься в дохлого паршивого осла, а пока попробуй, каков на вкус мой кнут, — офицер замахнулся тяжелым кнутом. Ширчин, сверкнув глазами, рванулся вперед, чтобы прикрыть Вана, но старая женщина опередила его.

— Войди в юрту, — толкнула она старика. — Быстро в юрту! — сказала она, заслонив его от рябого. — Вы хоть и чиновные люди, — сердито обратилась она к пришельцам, — и все же не полагается приехать в чужой айл и, не справившись, как живы-здоровы хозяева, набрасываться на человека. Разве так поступают порядочные люди? Прошу вас пройти в дом, отведать чаю, угощения. Расскажите нам, откуда вы, кто, по какому делу. Так у нас заведено.

Рябой офицер, пробормотав что-то про себя, бросил поводья Дуйнхару. Тот угодливо подхватил их и привязал коня. Рябой, переваливаясь, как утка, зашагал к юрте.

Навстречу ему вышел широкоплечий старик Ендон, когда-то они вместе с Ширчином служили в армии. Он ввел перепуганного Вана в дом, поздоровался с офицером, но тот, не ответив, прошел мимо. Ендон неодобрительно посмотрел ему вслед.

Рябой вошел в юрту. Скрестив поги, он важно уселся в северной половине.

— Мы приехали по приказу Джамсаранджаба-бээса, — заявил он, обращаясь к хозяйке дома.

— Мы с Ширчином хорошо знаем Джамсаранджаба-бээса. Молодец против овец, а против молодца… Ему, что же, человечьего мяса отведать захотелось, что он велит людей за горло хватать! — резко отозвался Ендон. Офицер потянулся было за маузером, хотел что-то крикнуть, да поперхнулся, закатился кашлем, побагровел и не мог вымолвить ни слова. Восточная бабушка, взглянув на Ширчина, спросила:

— И ты тоже за этим пожаловал?

— Нет, я пытаюсь, если сумею, спасти жизнь безвинного человека. Коли не сумею, то свою отдам.

— Слова, достойные мужчины. Ну, служивый, если ты монгол и уважаешь обычаи предков, слушай, что скажу тебе я, старая женщина. Этот обычай предков не мы с тобой устанавливали и не нам с тобой его рушить. Этого человека, — она кивнула в сторону Вана, — все мы знаем, он и мухи не обидит. — Величественная старуха поднялась, сняла свою шапку, висевшую на стене, и держа десятью пальцами, надела ее, затем важно и не торопясь села перед огнем, взяла с медной тарелки кусок масла, бросила его в огонь, и огонь ярко вспыхнул. Старуха взяла щипцы, коснулась кончиками их очага и торжественно произнесла: