Бямбын Ринчен - Заря над степью

— Кто были его отец и мать? — говорил Лодой. — Честные труженики-бедняки, которые пасли мой скот. Я всегда помогал им по мере моих сил и теперь готов поднять руку за Чулуна. Он достойный сын достойных родителей. Я ведь сам из аратов. За участие в борьбе за независимость Монголии богдо-хан наградил меня званием бээса, но я никогда не употреблял во зло свои права, не притеснял аратов. Это вы хорошо знаете. — Лодой кончил говорить и сел, вытирая рукавом потную лысину.

Он рассчитывал, что бывший батрак Чулун будет послушен ему. Пэльже, мать Чулуна, — забитая, богобоязненная женщина. Она поможет Лодою прибрать к рукам почтительного сына, этого молчаливого, скромного юношу. "Начнется перепись скота, и у меня под рукой будет свой человек. Он не выдаст меня, и может быть, мне удастся скрыть часть скота от налога. Кто знает, что ждет меня завтра, какие тяготы взвалят красные на богатых. Не зря же они дают всякие поблажки беднякам", — думал Лодой.

После Лодоя попросил слова Лузан.

— Позвольте и мне поделиться своими думами. Я тоже за Чулуна. Пусть молодежь учится управлять государством. У молодых силенок побольше, чем у нас, стариков, и пыла у них больше. Правду говорят: молодые собаки зубасты, молодые люди напористы. А если потребуется наш опыт, старики всегда помогут молодым. Дело-то ведь наше, кровное. Так я говорю, друзья?

— Так! — дружно отозвалось собрание. Чулуна избрали на должность дзанги единогласно. Прежний дзанги тут же сдал ему латунную печать и папки с делами, завернутые в синюю материю.

Едва кончилось собрание, Лодой подошел к новому дзанги и начал нахваливать его скромность, которая украшает молодость. Громко, чтобы все слышали, сказал:

— По теперешним законам ты хозяин сомона, а мы твои подчиненные. Дарю тебе коня. Работай так, чтобы и ягнята были в теле, и матки не худели.

Лодой не сомневался, что Чулун будет польщен вниманием такого богатого и заслуженного человека.

Но Чулун, уловив красноречивый взгляд Лузина, пробормотал что-то и опустил глаза. Богач понял смущение Чулуна по-своему — как проявление скромности, и был уверен, что теперь тот в его руках, но недаром говорят, что человек, даже взойдя на вершину, не видит, что его ждет. Расчеты Лодоя оказались построенными на песке.

Дома вновь избранного молодого дзанги встретила заждавшаяся мать. Радости ее по было конца. Показывая на лошадь, старая Пэльже говорила:

— Посмотри, сынок, какой конь! Благословенный Лодой прислал его тебе в дар. Могла ли я когда-нибудь помышлять, что мой сын, нищий, станет дзанги! Уважаемый Лодой поддержал тебя и помог твоим рукам достать до седельных тороков, а ногам — до стремени.

Чулун с грустью посмотрел на ликующую мать, тяжело вздохнул и сказал:

— А я, мама, никогда не забуду, что он сказал мне в тот памятный голодный год: от обгорелого дерева только сажа, от пакости — пакость. Помнишь ту весну, когда ты лежали при смерти, а мы, дети, пухли от голода? Ты послала нас вслед за пролетевшим вороном отыскивать падаль. Мы принесли объедки издохшего джейрана и сварили из них суп. Нам он показался таким вкусным, словно мы никогда и не ели ничего лучшего. Почему же Лодон тогда не помог нам? А теперь, когда его не просят, лезет со своей помощью. У него зимой снегу не выпросишь, а тут вдруг раздобрился! Власть теперь народная, вот богачи и стали нас, бедняков, за людей считать! Отчего Лодой вдруг добрым стал? Да оттого, что он хочет иметь в сомоне своего человека. Одним словом, ему нужен холуй, который стоял бы в его юрте у порога да поднимал ему полог.

— Каждый думает о себе, сынок. Ты еще молод и должен уважать почтенных людей. Кровь у тебя еще жидкая, солнце твоей жизни только еще поднимается над горизонтом, надо уважать старших, сын мой!

Чулун ничего не ответил на это замечание и молча стал натирать пеплом, размешанным в топленом сале, доску-самбар, которая заменяла в худоне тетрадь: бумага была здесь редкостью.

Чулун самоучкой кое-как выучился читать по слогам. Но ведь теперь он дзанги, а дзанги не годится быть малограмотным, и он дал себе зарок: во что бы то ни стало научиться бегло читать и писать.

Трудно учиться в сомоне. Грамотных людей — раз, два и обчелся. Как только Чулун встречал грамотного человека, он впивался в него, как клещ, вытаскивал из-за пазухи неразлучный самбар и, пока не выуживал, что ему было нужно, пока не узнавал, как правильно пишется то или иное слово, не отпускал от себя. При неверном, тусклом свете сальной коптилки он просиживал до поздней ночи и старательно выводил тростниковым пером буквы на самбаре. И труд не пропал даром, упорство Чулуна дало свои плоды. Уже к концу осени он начал бегло читать газеты и даже книги. Писать, правда, он умел пока только бамбуковым пером, а не кистью, как писаря хошунной канцелярии.

Однажды стало известно о приезде в хошун Лха-бээла ревсомольского организатора из Улясутая. Первое собрание молодежи состоялось в соседнем сомоне. Ревсомольский организатор рассказал о задачах и целях ревсомола. А через несколько дней ребят и девушек, пожелавших вступить в ревсомол, пригласили на собрание.

Ламы и князья ревниво следили за всеми событиями. Многие даже не постеснялись прийти на молодежное собрание. После собрания они пытались воздействовать на молодежь через родителей. Но молодежь на уступки не шла. Узнав, что их родители попались на удочку лам, парни и девушки уезжали на собрание тайком. Чулун не хотел отставать от других. И он тоже поскакал на Собрание молодежи. Вернулся он членом бюро только что организованной ячейки ревсомола. Его выбрали ответственным за агитационно-пропагандистскую работу. Он привез с собой кипу газет, журналов, книг, плакатов и чувствовал себя на седьмом небе.

Сына встретила обеспокоенная мать.

— Только ты со двора, как нагрянул к пам сам Лодой-бээс, — начала она. — Он прослышал о твоем отъезде в хошун и забеспокоился: как бы, говорит, ему потом не пришлось пожалеть об этом. Эти собрания, говорит, до добра не доведут. Он посоветовал мне уговорить тебя вернуть членский билет и отказаться от клятвы. Может быть, ты послушаешь доброго совета? Ведь он тебе зла не хочет, — уговаривала сына встревоженная мать, посматривая украдкой на новенькую звездочку, сверкавшую на его груди.

— А ты, мама, посмотри-ка, что и привез, — успокаивал мать Чулун. — Какие плакаты! Послушай, что пишут лучшие люди нашей страны. Эти люди боролись, да и теперь борются за наше счастье.

Пэльше сама читать не умела, однако верила: все, что написано в книгах, написано для блага людей. Она молча подсела к сыну. Чулун развязал сверток и развернул красочный плакат:

— Смотри, мама, вот здесь изображены наши хозяева. Вот богач дает чиновнику взятку, а бедняка бьют палкой. Вот князь, как чудовище, заглатывает людей живьем. А вот батор рассекает ненасытное брюхо прожорливому чудовищу, и люди выходят на свободу, конные, пешне, едут на верблюдах, на телегах.