Бямбын Ринчен - Заря над степью

После чая мачеха ехидно спросила:

— Ну что ж, ты теперь так и будешь целыми днями глазеть на меня? А кто овец пасти будет?

Поздно вечером, возвращаясь с пастбища, Ширчин увидел, как старуха Дума вынесла из юрты старую одежду Дэрэн и бросила ее за юртой, где валялась разная рухлядь. У него больно защемило сердце, и когда Дума скрылась, он подошел к брошенным в кучу вещам, развернул старенький дэл матери и прижался к нему лицом. Вдыхая такой родной запах, он шептал:

— Мама! Я так хочу, чтобы ты возродилась в прекрасной стране Сукавади! — По щекам мальчика катились слезы.

Из юрты доносились голоса Думы и Джантай. Старуха, привыкшая всю жизнь раболепствовать, что-то рассказывала, подобострастно хихикая, а Джантай, слушая ее, громко и злорадно смеялась.

Ширчин, чтобы не слышать противный смех мачехи и заискивающий голосок старухи, укрылся с головой дэлом матери и не заметил, как уснул.

Вдруг кто-то грубо потряс его за плечо. Ширчин проснулся. Это была Дума. Она намеренно громко кричала:

— Вон ты, оказывается, где прячешься? А я тебя повсюду ищу! Ступай в юрту, ужинать пора!

— Где же это он был? — послышался из юрты раздраженный голос Джантай.

— За юртой прятался, — ответила Дума.

— Что же, он ждет особого приглашения? Может, ему принести хадак?

Слова мачехи больно отдались в сердце Ширчина, он нехотя поплелся вслед за старухой.

В юрте было темно. Но и при слабом свете догорающего аргала мальчик разглядел, что Дума положила ему в миску объедки: шейные бараньи позвонки да жилы. Все это обычно отдавали собакам.

Значит, в этой юрте, в которой он вырос и которую привык считать родной, он стал теперь совсем, совсем чужим. Он украдкой посмотрел на отца. Ведь это он, Джамба, усыновил его, а теперь хоть и видит неладное, а молчит, отвернулся, стараясь не глядеть на сына. Мальчик с трудом глотал свою сиротскую пищу.

Злая и сварливая Джантай и угодница Дума отлично сошлись характерами. Как говорится, рыбак рыбака видит издалека. Теперь они вместе изводили Ширчина, придираясь к нему на каждом шагу. Нередко Джантай била пасынка.

Добрая Сурэн, жалея Ширчина, украдкой кормила его, пыталась смягчить Джантай добрым словом. Однажды, услышав крик, она прибежала в юрту Джамбы. Джантай и Дума вдвоем били Ширчина. Сурэн попробовала вступиться за мальчика, стала уговаривать женщин, но ее заступничество только подлило масла в огонь. Они еще пуще набросились на него, а Сурэн вытолкали из юрты и дали ей такого пинка, что старушка упала. Как раз в это время к юрте подъехал Джамба. Он настолько боялся рассердить Джантай, что даже не подошел к Сурэн, не помог ей подняться, так и остался стоять столбом, вытаращив глаза.

Однако Джантай понимала, что ей не стоит всерьез ссориться со старой Сурэн; при перекочевке они брали у нее верблюдов. И, рассчитывая задобрить старушку, она в тот же вечер послала ей тарелку пенок и бутылку молочной водки. Но с того дня Сурэн не переступала порог юрты Джамбы, а Джамба неведомо за что возненавидел приемного сына и не раз поднимал на него руку.

Как-то у Джамбы несколько овец заболели чесоткой. Джантай напустилась на Ширчина. Она нажаловалась Джамбе, что паршивый приемыш мочился там, где лежали овцы, и от этого они якобы заболели чесоткой.

Джамба напустился на Ширчина:

— Ах ты, паршивец! Больше не показывайся мне на глаза! Чтобы к моему приезду и духу твоего здесь не было! Понял? — И, вскочив на коня, уехал.

Что оставалось делать Ширчину? Он взял свой единственный старенький тулуп, который сшила ему еще Дэ-рэн, сломанный кнут и пошел к Сурэн. Он рассказал ей, что его выгнали из дому. Добрая старушка расплакалась. Она полезла в сундук, достала несколько лепешек, финики, сушеный творог с сахаром, и дала мальчику.

— Будь здесь Батбаяр, такого не случилось бы, он справедливый человек, и Джамба побаивается старика. А теперь нас всякий может обидеть. Я бы оставила тебя у себя. Но я сама завишу от них. Да если ты и останешься у меня, Джантай все равно не даст тебе покоя. Что поделаешь, сынок. Будь сильным, покажи себя настоящим мужчиной. Не падай духом, не поддавайся печали, и пусть тебе поможет бог! — взволнованно напутствовала Ширчина старушка. Она напоила его молоком и этим же молоком окропила его путь.

Ширчин перекинул через плечо халат и, шаркая рваными гутулами, с кнутом в руке зашагал в степь. И по мере того как родная юрта становплась все дальше, Ширчину все труднее было сдерживать слезы. Ему очень хотелось оглянуться, но он твердо решил не делать этого. Он даже замурлыкал про себя песенку о том, что будет твердым, как настоящий мужчина. И все-таки ему хотелось хоть на секунду еще раз взглянуть на родную юрту, с которой он расставался навсегда. И он не выдержал и посмотрел назад.

Юрта стояла на высоком пригорке и в утренних лучах выглядела очень красивой, красивее, чем вблизи. Она казалась нарисованной на фоне голубого неба искусным художником. Он увидел, что старая Сурэн вышла из своей юрты и провожает его взглядом. Ширчин глубоко вздохнул и молча зашагал дальше. Поднявшись на перевал, он еще раз оглянулся. Юрты уже не было видно, она скрылась за горой.

Перед самым заходом солнца Ширчин встретил девушку. Она гнала большое стадо овец. Увидев усталого, еле передвигавшего ноги паренька, девушка подъехала к нему поближе и приветливо поздоровалась. Она расспросила Ширчина, кто он, где его кочевье, и, услышав его печальную историю, предложила сесть на копя позади нее и вместе с нею поехать к дзанги. Она сказала, что от этих мест на целый уртон, кроме их юрты, нет ни одного айла. Она даже припугнула Шпрчина, что, если он не поедет к ним, ему придется ночевать в безлюдной степи, а завтра до полудня он не встретит людей.

— Я расскажу дзанги, что тебя выгнали из дому и тебе некуда идти. Оставайся у нас! Тебе ведь все одно, на кого работать и где заработать себе пиалу еды. А не понравится — в любое время можешь уйти. Говорят же: у мужчин повод длинный.

Выслушав девушку, смертельно уставший Ширчин согласился. Он постелил на круп коня свой халат и, усевшись кое-как, с наслаждением опустил натруженные ноги.

— Как хорошо ехать верхом! А ты что, родственница этого дзанги? — спросил мальчик.

— Да, какая-то дальняя родня, да привязана здесь, как конь к столбу. Любой бедняк может уйти от дзанги, когда захочет. А я и этого не могу сделать.

Незаметно они доехали до юрты дзанги.

Шпрчина приняли радушно, досыта накормили и уложили спать. А когда на другое утро мальчик, взяв халат, начал собираться в путь, старик дзанги, лукаво прищурив глаза, спросил Ширчина: