Бямбын Ринчен - Заря над степью

И Ширчин молча переносил лишения. Он безропотно пас овец, собака сторожила овец ночью, а он днем.

Как-то брат Ширчина побывал у захирагчи [110] Захирагчи — управляющий хошуном. Пе. Домой он вернулся, еле держась на ногах, и хвастливо заявил:

— Мы будем состязаться с семьей Пе в обработке шерсти. Пусть с завтрашнего дня Ширчин бьет шерсть, а ты, отец, вместе с матерью будешь пасти овец вместо него.

…Работа эта была изнурительная. Уже на другой день ивовые палочки, которыми Ширчин бил шерсть, стали казаться ему свинцовыми. Увидев, что Ширчин выбивается из сил и что так можно проиграть, брат ускакал куда-то и привез Хэрэйна Бора, которого он нанял на работу, а сам под разными предлогами по два раза в день ездил в семью Пе пить архи.

Ширчин под надзором матери старался изо всех сил, но брат все равно был недоволен.

— Семья Пе опережает нас. Ширчин слишком много ест в жару, вот его и клонит ко сну. — И он потребовал, чтобы Ширчину давали как можно меньше еды. Мать уменьшила и без того скудную долю сухого творога и простокваши, которыми Ширчин только и поддерживал свои силы.

К концу третьего дня Ширчин и Бор, выбиваясь из последних сил, закончили обработку шерсти. В тот же вечер к ним приехал чабан от Пе проверить работу. Увидев сбитую Ширчином и Бором огромную груду шерсти, он не мог скрыть удивления.

— И это все вы вдвоем? У нашего хозяина днем и ночью работали четверо и сбили половину вашего. Да вы просто молодцы!

Ширчин, услышав эти слова, очень обрадовался: "Ну, теперь-то уж брат даст мне новые гутулы и дэл!"

На другой день начали валять войлок. На это торжество приехал чабан семьи Пе. Он пожелал работникам успеха:

Они валяли войлок весь долгий летний день — с восхода и до заката солнца. Вечером подсчитали, сколько сделано. Оказалось, что из сбитой Ширчином и Бором шерсти вышло четырнадцать с половиной войлоков — ровно вдвое больше, чем у семьи Пе.

Скупая старуха на радостях расщедрилась: сварила на ужин суп из вяленого мяса. Ширчин давно уже не ел мяса, с самого Нового года, и суп показался ему необыкновенно вкусным.

На другое утро брат Ширчина рассчитался с Бором. Ширчнн, уверенный, что теперь-то уж ему закажут и дэл и гутулы, подошел к брату и тихо спросил:

— Ну а мне что-нибудь дадите?

— Тебе? Мама, послушайте-ка, этот дурак требует от меня платы! Где это видано, чтобы старший брат кормил младшего да еще и платил ему за это! — заорал он.

— Как ты, паршивец, смеешь просить? Ты в своем уме? — поддержала старшего сына старуха. — Как тебе не стыдно при постороннем человеке требовать плату у брата, который кормит тебя? Не зря говорят: откормленный теленок телегу сломать может. Это про тебя сказано.

Ширчин, не сказав ни слова, вышел из юрты и быстро погнал овец на пастбище, опасаясь, как бы и отец, закончив чтение утренних молитв, не напустился на него.

Из уст в уста передавались и старательно распространялись переписанные бамбуковым пером и кисточкой пророчества богдо, угрожавшего самыми тяжкими карами шабинарам, если в год Белой свиньи они забудут бога и молитвы, если не будут совершать благодеяний и выполнять указания лам. Болезни ввергнут людей в пучину страданий, предрекал богдо, начнутся всесветные войны, и человечество окажется перед лицом гибели.

Но сколько ни грозил богдо, опутанные с головы до ног долговой кабалой нищие кочевники больше верили теперь слухам о том, что приближаются хорошие времена, что Тумурсана [112] Тумурсана, Амурсана — герои национально-освободительной борьбы монголов против маньчжурского ига. , лучший из лучших баторов, сын батора Амурсаны, в свое время бежавший в Россию, скоро вернется и освободит свой народ.

Начало года Белой свиньи было тяжелым и не предвещало ничего хорошего. В конце зимы года Железного пса [113] Год Железного пса — 1910 год. в некоторых хошунах от бескормицы пало много скота. Несмотря на это, ургинский амбань и улясутайский джанджин [114] Джанджин — командующий войсками аймака. объявили, что сбор налога нужно ускорить и что величину налога нужно определять по тому количеству скота, которое было записано прошлой осенью. Тем, кто задержит уплату налога, грозило строгое наказание. Выполняя это распоряжение, усердные сборщики налогов нагоняли страх на бедных аратов, ни за что ни про что избивали кнутами безответных ямщиков и безжалостно загоняли и без того отощавших к весне уртонских лошадей. Сборщики беспощадно выколачивали налог даже с тех айлов, которые потеряли в бескормицу почти весь скот. Араты говорили: "Как огонь лампады вспыхивает перед тем, как угаснуть, так и маньчжуры рассвирепели перед своей гибелью". А вслед бесновавшимся сборщикам налогов неслось: "Подавиться бы вам собачьими объедками!"

Все упорнее говорили в кочевьях о том, что близится конец ненавистной власти маньчжурского императора, который в глазах населения стал воплощением дьявола. Ходили слухи, что часть нойонов во главе с Ханд-ваном, издавна питавшим ненависть к маньчжурам, готовится отделиться от Китая. Только вот никак не договорятся, кто из них станет ханом Монголии!

С самой весны ламы и тайджи при всяком удобном случае стали внушать простым людям, что народ бедствует по вине жестоких маньчжурских чиновников и алчных китайских торговцев. А Ламын-гэгэн, благословляя своих шабинаров, пришедших к нему с дарами на молитву в среднем весеннем месяце, поучал:

— Страдания, упоминаемые в пророчествах богдо, не коснутся тех, кто посвятит себя и все свои помыслы освобождению родины от тяжелого иноземного ига, они не коснутся тех, кто строго будет следовать указаниям богдо-гэгэна, являющегося нашим наставником, творцом всеобщего счастья, верным оплотом религии.

При этом говорилось, что в интересах народа желтая религия не будет препятствовать, если управление государственными делами возьмут на себя ламы, и что скоро богдо-гэгэн будет главой и религии и государства. Именно в интересах религии и народа хутухта и перевоплотился в Северной Монголии восьмой раз. "Каждый из вас знает, — говорил Ламын-гэгэн, — предания наших отцов гласят: богдо Восьмой увидит избавление своей страны и своего народа от чужеземного маньчжурского ига и доживет до ста двадцати лет. Это время близко. Все верные шабинары богдо-гэгэна должны во всеоружии встретить новые свершения!"

— Шабинары! — призывал он молящихся. — Внушайте всем, что в час, предуказанный высшими ламами и мудрыми князьями, мы должны отдать все свои силы на избавление отечества от иноземцев и установление своего Монгольского государства. Разъясняйте народу, что счастье и благоденствие наступят лишь тогда, когда вместо иноверцев-маньчжуров, говорящих на чужом языке, монголами будут управлять единокровные и единоверные нойоны.