Бямбын Ринчен - Заря над степью

— Так. А кто же из нас отправится к Сандо? — спросил Намсарай-ван, обдав присутствующих водочным перегаром.

— Ни мне, ни главному ламе на этот раз идти к нему нельзя. Амбань и так уже пытался придраться к нам за то, что мы ездили в Петербург. К счастью, у него не оказалось достаточного количества фактов. Но с тех пор он затаил на нас злобу, — с сердцем проговорил Ханд-ван.

— Как бы то ни было, ясно одно: к амбаню должны явиться люди, занимающие видное положение. Это произведет на него должное впечатление, — проговорил Намсарай-ван.

— По мнению Намсарай-вана, выходит, что в пасть барса первыми должны попасть я и Гомбосурэн? — улыбнулся Чагдаржаб-ван. — Ну что ж, какая бы опасность вам ни грозила, мы спокойны, как гора Тайшань. Однако по повелению богдо после нас к амбаню придется пойти уважаемому Намсарай-вану. Недаром старинная поговорка гласит: воин на службу царскую идет, когда настанет его черед, а когда на ханскую — может выставить себе замену.

Гомбосурэн был доволен, что ему не придется в этом деле играть первую роль. Он рассуждал так: если затея провалится, ему нетрудно будет свалить всю ответственность на тех, кто постарше чином, а самому благополучно улизнуть в кусты. Он невольно улыбнулся, подумав об этом.

— Что ж, Намсарай-ван, выходит по поговорке: последнему верблюду всегда достается груз потяжелее.

На другой день вечером Намсарай-ван подъезжал к резиденции амбаня, время от времени притрагиваясь рукой к висевшему у него на шее бурхану в серебряной оправе. Этот бурхан, освященный богдо-гэгэном, обладал силой помогать в борьбе с заклятыми врагами и дарить долголетие его владельцу.

Прочитав на каменном столбе надпись на маньчжурском, монгольском и китайском языках: "Чиновники и простолюдины, спешивайтесь здесь!" — он проворно спрыгнул с коня, передал поводья своему телохранителю и не спеша, важно направился к амбаню.

Амбань Сандо сидел в кресле и читал письмо, в руке он держал кисточку, всем своим видом показывая, что он очень занят.

— Время сейчас тревожное, прошу не взыскать, я, к сожалению, не имел возможности встретить вана и оказать ему почести, как он того заслуживает, — проговорил амбань, — а теперь, дорогой ван, садитесь и рассказывайте, какой же мудростью вы хотите просветить меня.

Намсарай-ван догадался, что Сандо просто-напросто издевается над ним, и от неожиданности сначала растерялся. Это не ускользнуло от проницательного маньчжура. Еще раз взглянув на гостя, он продолжал:

— Надо полагать, ван пожаловал за ответом на письмо нойонов, доставленное мне утром? Ну что ж, желание нойнов охранять священную особу императора заслуживает одобрения. Однако мне кажется несколько наивным считать, что четыре тысячи рекрутов, не державших в руках ничего, кроме четок и молитвенных вертушек, могут стать надежной охраной императорской особы. Сын неба не нуждается в подобных телохранителях. Ван, вы человек разумный, подумайте, стоит ли отвечать на письмо, достойное лишь детей, хотя под ним и стоят подписи всех ваших нойонов, — закончил свою тираду амбань, стараясь прикрыть насмешку дружелюбным топом.

Едва дослушав эти слова, разгневанный Намсарай-ван произнес:

— Многоуважаемый министр, если вы не хотите ответить на ото письмо, то по поручению всех наших валов и гунов, пославших меня к вам, я должен заявить, что мы, монголы, единодушно решили стать хозяевами своей земли, провозгласить независимость и возвести на престол богдо-гэгэна Джавдзандамбу. От имени Временного правительства Монголии я предлагаю вам выехать из пределов нашей страны в течение трех дней. Наша уртонная служба обеспечит вас повозками.

Встревоженный столь решительным заявлением, Сандо вскочил и с растерянным видом принялся то снимать, то снова надевать свои очки. Потом, немного успокоившись, он сел, но долго еще не мог вымолвить ни слова.

Амбань всегда считал Намсарай-вана человеком бесхарактерным и слабовольным. И вот как заговорил вдруг этот ван! Амбань не мог прийти в себя от изумления. Нам-сарай, заметив растерянность маньчжура, окончательно осмелел и уселся без приглашения хозяина.

Наконец амбань собрался с мыслями и проговорил:

— Ну хорошо. Вполне возможно, что многие ваны и гуны недолюбливают меня. Они могут даже попытаться избавиться от меня. Это особый вопрос. Но заявлять об отделении Монголии от великой маньчжурской империя… слишком смелая затея! Мне кажется, эта мысль не что иное, как результат подстрекательства из-за границы. Но как может повторять эту мысль человек, который неизменно пользовался милостями небесного императора великой империи. Если ваны и гуны и приняли ошибочное решение, они должны одуматься и немедленно отказаться от этой опасной и вредной идеи. И чем скорее они это сделают, тем лучше.

— Я прибыл к вам отнюдь не для обсуждения решений Временного правительства, а лить для того, чтобы довести их до вашего сведения. Меня уполномочили спросить вас: согласны ли вы добровольно объявить своим чиновникам, что Монгольское правительство, которое отныне не считает себя связанным с государством дайцинов, отстранило вас от занимаемой должности? При этом я считаю нужным предупредить, что, если вы прибегнете к военной силе, ничего, кроме вреда, вам лично это не принесет. Самое благоразумное в вашем положении — приказать своим войскам немедленно сложить оружие, — закончил Намсарай-ван тоном, не терпящим возражений, после чего встал и медленно, вразвалку направился к выходу.

Пораженный амбань словно прирос к креслу и лишь растерянно моргал, глядя вслед уходящему монголу. Сан-до впал по собственному опыту, как опасен гнев лам. Однажды они окружили его паланкин и забросали его камнями, и он был вынужден к вечеру того же дня со всей семьей перебраться в дом русского консула.

На другой день на улицах, площадях и базарах Урги было необычайно оживленно, а керосиновые фонари, повешенные по приказу амбаня на высоких столбах и особенно густо усеявшие китайскую площадь, стали излюбленной мишенью ребятишек, которые со свистом и улюлюканьем запускали в них камни. Множество людей собралось у торговых фирм, владельцы которых в панике бежали, бросив все свое имущество на произвол судьбы. Люди спешили сюда со всех концов города, добирались кто как мог. Всем хотелось посмотреть, как будут уничтожать долговые книги. На воротах китайской фирмы висело объявление, оповещавшее население о том, что маньчжурский амбань изгнан и что Монголия навсегда отделилась от маньчжурской империи. Возле объявления шумела толпа. Люди читали и перечитывали сообщение. Верхом на лошадях то и дело подъезжали радостные, разряженные в разноцветные дэлы мужчины и женщины; то там, то здесь раздавались задорные песенки и прибаутки, высмеивающие незадачливого амбаня Сандо и его вонючие фонари, певцов окружали и пешие и конные, слушатели охотно бросали им мелочь и громко смеялись, услышав особенно меткую шутку. Толпы нищих бродили по торговым рядам. Они на ходу сочиняли и рассказывали разные смешные истории. Высокомерные китайские купцы, узнав о том, что несколько ростовщических фирм конфисковано, присмирели, стали очень вежливыми и даже угодливыми. О старых долгах они сейчас даже не заикались, наоборот, все наперебой старались предложить своим должникам новый товар.