Бямбын Ринчен - Заря над степью

Через два месяца погиб ван Дамдинсурэн. Коса у него свалялась, лицо заросло бородой и от непрерывных побоев покрылось сплошными ранами. Он давно уже не вставал с топчана. Когда Дамдинсурэн понял, что конец его близок, он собрался с последними силами и, ухватившись за заиндевелые железные прутья оконной решетки, выпрямился во весь рост и крикнул:

— Монгольский батор не умирает перед врагом лежа, как собака, у его ног, а умирает стоя, как боец!

Силы оставили его, он упал.

После гибели Дамдинсурэна Насанбата перевели в общую камеру, набитую до отказа. Здесь Насанбат узнал "последние новости". Новостей действительно было много! Среди вновь арестованных оказался его знакомый, бывший писарь военного министерства Сайнбилэг. Он-то и рассказал, что войска оккупантов терроризируют население. Все ургинские тюрьмы набиты битком. В Пекине разгромлена прояпонская клика во главе с Дуань Ци-жуем. Власть захватила новая клика. По приказу нового президента, Цао-куня, арестованы Дуань Ци-жуй и Сюй Шу-чжен.

Диктатор Монголии, министр по делам Северо-западного края генерал Сюй Шу-чжен за короткое время успел нажить громадное состояние, которое оценивается в миллион юаней. Теперь все, что он награбил, конфисковано. Сюя в Урге сменил генерал, переметнувшийся на сторону нового президента.

Красная Армия разгромила белогвардейцев и очистила территорию Сибири до самых монгольских границ. Жалкие остатки белой армии бежали в Монголию. В среднем осеннем месяце барон Унгерн со своей дивизией вступил в пределы цэцэнханского аймака. Он тайно послал к богдо-хану своего представителя и заключил с ним секретное соглашение. Но это не спасло хана. Четырнадцатого числа последнего осеннего месяца на рассвете Унгерн попытался взять Ургу, но был вынужден отступить с большими потерями. Хан заключен в тюрьму. Нойоны, настроенные против китайских милитаристов, и все члены разогнанного Нижнего хурала арестованы и тоже брошены в тюрьмы. В городе объявлено военное положение, и теперь ни по улицам, ни по базару свободно не пройдешь. Китайцы угоняют аратский скот прямо из загонов и с пастбищ целыми стадами. Они задерживают приезжающих в Ургу аратов и заставляют их перевозить сено и дрова для армии. Напуганные араты совсем перестали ездить в Ургу. И теперь в городе ничего не купишь, исчезло все — и мясо, и масло, и молоко. Городу грозит голод. Население доведено до отчаяния. Люди, ложась спать, не знают, где они окажутся утром — дома или в тюрьме.

— Вот до чего дожили. У нас в тюрьме и то лучше. Здесь по крайней мере не думаешь: а когда же моя очередь идти в тюрьму? Выходит, здесь даже спокойнее, чем на свободе, — с горькой иронией шутил Сайнбилэг.

Медленно тянулись страшные, томительные тюремные дни и ночи. Но люди и в этом аду не теряли человеческого достоинства, ухаживали друг за другом, оказывали помощь искалеченным, морально поддерживали друг друга. И чтобы скоротать время, рассказывали сказки. Ведь в сказках всегда честные и справедливые люди побеждают зло и, попавши в беду, добиваются справедливости. Радость, пережитая в сказке, скрашивала печальную действительность.

И вдруг двадцать четвертого числа последнего зимнего месяца до слуха заключенных донеслась артиллерийская канонада и треск пулеметной стрельбы.

Что происходит в городе? Может быть, близко избавление? Может быть, это Сухэ-Батор и Чойбалсан ведут своих людей на битву с китайскими захватчиками? Эти мысли вселяли в сердца измученных людей надежду.

Но вечером того же дня Насанбат случайно подслушал разговор китайских надзирателей. Оказывается, наступали войска барона Унгерна.

В эту ночь никого на допрос не вызывали. На другой день заключенным выдали по две лепешки и по чайнику холодного чая на камеру. Видно, гаминам было не до них.

Весь день и всю следующую ночь беспорядочная стрельба не прекращалась. Только к утру она стала стихать, и вот заключенные услышали грузный топот бегущих людей. В какой-то камере яростно били в дверь чем-то тяжелым. Дверь скоро затрещала.

— Товарищи! Гамины удрали! — раздавались ликующие возгласы.

— Свобода! Свобода!

Падали сбитые с дверей замки. Лязгали двери, в коридор выбегали исхудавшие, измученные люди. Но на лицах у всех сияла радостная улыбка. Товарищи выносили из зловонных камер тех, кто не мог передвигаться сам. Наконец все вышли на улицу, где ослепительно сверкало солнце, и жадно вдохнули чистый, прохладный, пьянящий, как вино, воздух.

Казалось, Урга замерла, ее улицы обезлюдели. Тут и там валялись трупы гаминов, ружья, узлы с награбленным имуществом. Изредка доносились одиночные выстрелы.

По пути в Маймачеи Насанбату встретились русские военные с погонами на плечах. Поодиночке и группами разъезжали монгольские солдаты. Насанбат догадался: это белогвардейские войска барона Унгерна. Некоторые, завидев обросшего, с трудом ковылявшего путника в подозрительно рваной и окровавленной одежде, подскакивали к Насанбату, но, удостоверившись, что перед ними монгол, отъезжали прочь. Другие расспрашивали, кто он, откуда, куда идет. Чем дальше, тем чаще встречались группы русских и монгольских солдат-мародеров, уже успевших разграбить в торговой слободе Маймачене китайские магазины.

Насанбат добрался до своего дома, постучал ослабевшей рукой в ворота, но слепой случай в один миг омрачил радость близкого свидания с родными: мимо проскакал пьяный солдат с набитой шелками сумой и, не глядя, выстрелил из нагана…

Узнав, что сын попал в беду, старый Батбаяр примчался из кочевья в Ургу и больше месяца безуспешно пытался вызволить его из тюрьмы. Он знал, как лучше всего договориться с гаминами, но на этот раз взятки, не помогали.

…Батбаяру послышалось, будто кто-то постучал в ворота, потом раздался выстрел… Что там произошло? И вдруг Батбаяр услышал слабый стон. Сердце его дрогнуло: голос стонавшего был удивительно похож на голос сына. "Уж не Насанбат ли?" — подумал старик и, холодея от одной этой мысли, побежал к воротам. Он распахнул створки — на снегу лежал человек в рваном дэле: обросшее лицо без кровинки, глубоко запавшие закрытые глаза…

Батбаяр не сразу узнал сына. Но вот человек открыл глаза — сомнений больше не было.

— Сынок! — простонал старик и легко поднял окровавленное тело на руки. Какой легкий! Как перышко! Прижав сына к груди, словно ребенка, Батбаяр прикрыл ворота ногой и быстрыми шагами направился к дому. Бедняжка Чжан-ши сердцем почуяла недоброе, она выбежала навстречу свекру.

Грабежами и убийствами мирного населения ознаменовала свое вступление в Ургу азиатская кавалерийская дивизия барона Унгерна фон Штернберга. Белогвардейцы истребили всех русских революционеров, со злорадством выданных им белоэмигрантами, они расстреливали китайцев, монголов, русских…