Вальдемар Лысяк - Императорский покер

— Пускай ему кажется, будто бы он обманул нас как глупых детей, таковыми мы не будем. Наступит и для нас день, когда подобное положение вещей закончится, ибо все это идет вопреки природе и цивилизации!

Книга — это не магнитофон, потому уважаемые читатели не могут услышать, как красиво прозвучали эти благородные слова в устах такого любителя природы и защитника цивилизации, каким был герцог Клеменс Лотар Меттерних. В голове не укладывается, ну почему его союзник и дружок по антилиберальному крестовому походу, лорд Палмерстон, назвал его "величайшей сволочью во всей Европе".

Теперь мы уже можем вернуться в день 24 января 1808 года, когда беседа с Савари дала понять Наполеону о закулисных действиях "союзников", и когда у него в голове родился хитрый план — план отправить российскую армию куда угодно, лишь бы она только повернулась своими спинами к Парижу и границам Польши. Он решил повторить первый раунд императорского покера. Так точно — индийский мираж!

Уже 2 февраля он уселся за стол и написал "брату" два письма. Одно коротенькое, анонсирующее высылку в качестве подарка научного труда Каирского Института. Второе, весьма обширное, наполненное дифирамбами и напыщенными формулировками, в котором он изложил свой проект выхода к берегам Ганга через Константинополь и Кавказ, давая понять, что впоследствии, возможно, не был бы исключен и раздел Турции, закончил же Наполеон словами: "Вознесемся над помехами. Наша обязанность — нашей политикой помогать Провидению и идти туда, куда нас ведет неизбежный ход событий. В этих словах я раскрываю всю свою душу Вашему Императорскому Величеству. Дело Тильзита определит судьбы мира".

Чтобы возбудить партнера еще более эффективно, в тот же самый день Бонапарт пригласил Толстого на охоту и, скача рядом с дипломатом, перекрикивал ледяной ветер:

— То, что Александру Великому или Тамерлану не удались их планы, это еще не доказательство того, что предприятие является неисполнимым. Мы вместе сделаем это лучше, чем те двое. Прежде всего, следует дойти до Евфрата, а как только мы достигнем берегов той реки, я не вижу причин, почему бы мы не завоевали Индию!

Когда упомянутое письмо прибыло в Петербург, Александр заключил Коленкура в объятия (он часто это делал) и воскликнул:

— Вот это великие свершения! Вот это великий человек! Узнаю стиль Тильзита! Ваш монарх может рассчитывать на меня, поскольку сам не изменился ни на йоту.

"Тальме Севера" случилось сказать правду — абсолютно верно, он не изменился ни на йоту. Все так же он был тем же самым совершенным комедиантом. Он видел, что предложение Бонапарта — это блеф, цель которого заключалась в том, чтобы связать его армию (правда, пока что он еще не знал, а зачем это "брату" нужно), когда же переговоры Румянцева с Коленкуром относительно перелома турецкого рогалика ничего не дали, в письме от 13 марта Александр ответил сладкими словами:

"Monsieur mon frère. Письмо Вашего Императорского Величества напомнило мне о мгновениях в Тильзите, память о которых всегда останется для меня дорога. В тот момент, когда я читал Твои слова, мне казалось, что вновь мы проводим те минувшие часы. И воспринимал я это чрезвычайно радостно. Намерения Вашего Императорского Величества я считаю столь же великими, как и совершенно верными. Только лишь столь великий гений может предпринять столь обширные планы. И я точно так же уверен, что Твой гений эти планы исполнит…".

Эту переписку я цитирую только лишь потому, что вся эта игра во взаимные жмурки была по-настоящему забавной, и, надеюсь, что и для вас понятия о тогдашних международных отношениях стали более ясными. Диктуя цитируемое выше письмо, царь знал, что не станет исполнять никаких "совершенно верных" планов относительно похода в Индию, поскольку уже в феврале его армия устанавливала дорожные указатели в сторону Швеции, намереваясь вырвать у соседней державы территорию Финляндии. Так что про себя он явно хихикал, думая, что выставляет дураком своего приятеля, воспоминание о котором "навсегда останется дорого для него". Но смеялся он недолго.

Не успел еще закончиться тот же самый месяц, февраль 1808 года, когда в российскую столицу добралась тревожная весть: французская армия заняла приграничные крепости по обоим концам протяженности Пиренеев и теперь прет вглубь Испании! В апреле все уже было ясно — Наполеон привез испанское королевское семейство в Байонну, заставил короля отречься от престола и посадил за решетку. Петербург был потрясен. Антихрист продолжает заполнять свой мешок с европейской добычей!

Многолетняя, проводимая до самого конца Ампира и завершившаяся поражением Испанская кампания Наполеона считается одним из его ошибочных военных предприятий, и вместе с тем — наиболее ярким примером его захватнической политики. И если первый из этих взглядов, вне всяких сомнений, верен, то со вторым нельзя полностью согласиться.

У заядлых критиков Бонапарта имеется весьма специфическая разновидность хорошей памяти. Это не врожденное недомогание, скорее — приобретенное в ходе учения. Лучше всего такие люди помнят следующие слова Наполеона: "Хорошая память — это способность забыть о том, чего не следует помнить". Располагая хорошей памятью такого рода, они ни за что не желают помнить, что ни одна из войн, которые вел император, не была им начата или, точнее, вызвана. Например: в 1805 году на Францию двинулись Австрия и Россия. В 1806 году Пруссия пыталась "дать урок" Наполеону. В 1809 году Австрия вновь объявила Бонапарту войну и первой схватилась за оружие, чтобы "дать ему по морде". И так далее.

Упомянутые критики жонглируют фактом, что, как правило, "бог войны" первым врывался на территорию противника. А что ему следовало делать? Ожидать в Тюильри, а бои проводить на Елисейских Полях? Он был лучшим и более быстрым, и потому опережал. Практически каждая из его войн — и это можно без особого труда доказать — при всем своем стремлении идти вперед было действием, по натуре своей, оборонительным, защищавшим Францию. Бонапарт никогда не поднимал меч на страны, не пытающиеся придушить Францию. А весь с момента захвата Бастилии это пыталась сделать чуть ли не вся Европа. И, тем не менее, маниакально повторяются бредни про агрессора. Из тысяч примеров — мнение Фредерика Пейнтона, выраженное в 1876 году на страницах "Тайм": "Французская Революция и нападения Наполеона на всю остальную Европу положили конец сдержанной форме ведения войны". Так кто же положит конец нападкам на императора, осуществляемым болванами, у которых отсутствие сдержанности в демонстрации собственного невежества прямо пропорционально степени этого невежества?

Нет, я не агиограф корсиканца и, в свою очередь, я не "забываю" о том, что он аннексировал. Но вечно преследуемый общеевропейской фрондой, подмазанной британскими фунтами стерлингов, под предводительством потомка Романовых, сотрудничающего с семействами Бурбонов, Гогенцоллернов и Габсбургов, Наполеон просто обязан был предохранять свое государство буферами. Это было вопросом существования. В этом же был и голод державности — не отрицаю — но когда на него несколько раз напали и позволили себя расколотить, нападавшие пробудили в в нем этот голод. Нельзя безнаказанно охотиться на тигра, дав перед тем ему попробовать человеческого мяса.