Коллектив авторов - Посиделки на Дмитровке. Выпуск 8

И это перечислены далеко не все добрые дела нашей соотечественницы, Любови Игнатьевны Манц, «Легенды русской Швейцарии», как ее там называют…

Едва я начала в 1959 году работать в «Пионерке», как получила задание: рассказать о посещении Корнеем Ивановичем Чуковским детского сада в Кунцево. Поехали мы туда вдвоем с фотокорреспондентом Яшей Шахновским.

В детском саду высокого гостя уже ждали: ребятишки были принаряжены, у девочек в косичках и на макушках красовались светлые банты, а у мальчишек были повязаны ленты-галстуки. Воспитатели в последний раз проводили репетицию: «Что написал Корней Иванович?» — и в ответ дружный хор: «Айболит!» — «А еще?» — «Тараканище!» — «А еще?» — «Мойдодыр!» — «А где сказано „У меня зазвонил телефон“»? — и в ответ звенящий, радостный крик: «Телефон!» — «А как дальше?» И воспитательница стала дирижировать: «Кто говорит? / Слон! / Откуда? /От верблюда. / Что вам надо? / Шоколада…»

Словом, дети были надежно подготовлены и очень радовались правильности своих ответов.

Наконец, пришел долгожданный гость. Мне показался он очень высоким. Особенно выделялись крупные руки, а ноги выглядели так, будто на них были надеты не ботинки, а ласты. Он и передвигался весьма своеобразно — прихлопывая этими «ластами». Ребята вначале замерли, а потом по команде воспитателей начали приветствие. Корней Иванович улыбался все шире и шире, и черты его лица источали доброту и понимание. Но едва смолкли ребячьи голоса, как Корней Иванович своим высоким голосом громко вскрикнул: «Это хорошо! Но теперь моя очередь! Кто сможет громче всех закричать: А-А-А?». Взрослые опешили, а дети прямо-таки завопили, да так, что задрожали оконные стекла… Сказочник кричал вместе с ними и с упоением… Потом, осмелев, ребята, наперебой стали просить рассказать сказку, и Корней Иванович рассказывал и свои, и чужие. Никому не хотелось заканчивать встречу, и кто-то из детей прямо-таки потребовал: «Хоровод!» И тут же образовался хоровод, дети освоились и почувствовали свободу, посреди зала возникла какая-то куча-мала. Нас с Яшей тоже затащили в круг, и было весело.

Потом «для успокоения», как выразился Корней Иванович, он захотел посмотреть, кто «самый знающий, самый умный, самый сообразительный, самый громкий», и начал читать свою «Путаницу»: «Замяукали котята: / «Надоело нам мяукать! / Мы хотим, как поросята», — Корней Иванович сделал паузу, а в ответ несколько детских голосов подхватили: «Хрюкать!». Корней Иванович радостно закивал и продолжил: «А за ними и утята: / «Не желаем больше крякать! / Мы хотим, как лягушата…» — крошечная заминка, а в продолжении — детский хор: «Квакать!» Хор становился все дружнее, все громче, все слаженнее. Когда мы уходили, вслед нам неслись звуки мяуканья, лая, хрюканья, чему Корней Иванович был явно рад.

На обратном пути, в машине, я поделилась своими впечатлениями: весело, хорошо, неожиданно бодро. В той короткой беседе, я, к сожалению, допустила бестактность, заметив, что, мол, испугалась, когда Корней Иванович в хороводе стал прыгать столь высоко, что… Еще не договорив, поняла свою оплошность, напомнив о возрасте моего собеседника. И Корней Иванович понял… «Мне ведь не сто лет, — поспешно перебил он меня, — еще и восьмидесяти нет».

Вспоминая, прошу у Корнея Ивановича извинения. Его семьдесят семь лет — это вовсе не сто. Теперь знаю это и сама. И от этого мое молодое высказывание кажется еще горше.

На ближайшей летучке в «Пионерке» Яша Шахновский так красочно живописал утренник в детском садике, и особенно мою роль, что главный редактор Нина Матвеевна Чернова, подводя итог, отметила этот факт как положительный, подчеркнув, что теперь газета не будет испытывать дефицита в громких именах, в уважаемых авторах.

В скором времени стал планироваться очередной предновогодний номер.

— Татьяне поручается организация письма к ребятам от Чуковского, — обозначила мое задание Нина Матвеевна.

С тем я и поехала в Переделкино, благо телефон Корней Иванович мне дал, предупредив, что звонить и тем более приезжать, следует только после двух-трех часов пополудни: к этому времени он заканчивает свое дневное задание и завершает обед.

Киевский вокзал, электричка, пригородная станция, довольно долгая дорога до писательского поселка, которую я прошагала минут за 20—25, не замечая вокруг ничего, так как, по правде сказать, волновалась безмерно. Дело в том, что в «Пионерке» меня предупредили, что наш Сказочник — довольно капризный в общении человек, да и вообще в последние годы к нему не смогли подобраться: он все отнекивался, ссылался на чрезвычайную занятость. Это предупреждение меня напрягало. Сказать честно, внутренне я робела перед Корнеем Ивановичем, сознавая значимость его таланта, положения в детской литературе, а также помня о своей бестактности. Но смущение глубоко прятала.

Дом Чуковского нашла по описаниям сразу. Меня провели в кабинет. Там никого не было. Корней Иванович, заглянув в комнату, сказал, что освободится через четверть часа, а тем временем предложил мне самой попробовать, как он выразился, набросать послание к детям.

Я села к письменному столу, нашла чистый лист бумаги и начала: «Дорогие друзья! Вот вы вновь проводите в школе замечательный праздник, который несет с собой веселье и всяческие неожиданности…»

Корней Иванович пришел действительно через пятнадцать минут. Мне не хотелось показывать ему свою убогую писанину, но он почему-то настаивал. Я посчитала, что нынешнее мое унижение пойдет в зачет за прежнюю неделикатность, и протянула листок. Никак не оценив мои строчки, Корней Иванович предложил мне приехать на следующий день, в это же время.

Конечно, на другой день снова поехала в Переделкино. Корней Иванович ждал меня. Поздоровавшись, протянул два машинописных листка. И я сразу же стала их читать:

Я был нескладным подростком. Мне было шестнадцать лет. За несколько копеек я случайно купил на толкучке английский самоучитель — растрепанную книгу без конца, без начала — и стал мелом на крыше выписывать идиотские фразы:

«Есть ли у вас одноглазая тетка, которая покупает у пекаря канареек и буйволов?»

«Любит ли этот застенчивый юноша внучку своей маленькой дочери?»

Около пяти месяцев провел я за этим занятием и, наконец, к великой своей радости, обнаружил, что я, правда, с грехом пополам, уже умею читать по-английски! Это было для меня праздником праздников!

В то время я был маляром и проводил на крыше большую часть своей жизни.

Теперь я знаю английский язык хорошо. Я перевел с английского для советских детей и «Робинзона Крузо», и «Маленького оборвыша», и «Приключения Мюнхаузена», и «Тома Сойера», и «Принца и нищего», и несколько других отличных книг. С английским языком я могу поехать по всему свету и всюду найду друзей среди друзей Советского Союза. И все потому, что я никогда не тратил свободного времени на пустую болтовню с приятелями, на игру в домино или карты, на бесцельное шатание по улицам.