Игорь Лебедев - Расстрел на площади

— Давно это было, — как бы невзначай обронил Бугаев, — самому уже кажется, будто неправда…

У Игоря хватило ума никак не обнаружить перед собеседником, что он понял, о каких именно событиях идет речь.

Бугаев в то время только начинал службу чекистом, и ему поручили весьма простое задание.

«Вы будете проходить мимо ворот завода, — в это время там кое-что должно произойти. Ваша задача: запомнить, кто в это время находился на месте происшествия. Вы должны подойти к воротам в шестнадцать тридцать две, и ни секундой раньше. Задача ясна?»

Никаких подробностей Бугаеву, естественно, не сообщили.

Наутро он встал пораньше и отправился на привычную пробежку. Кого-то из знакомых встретил по дороге, разговорился — и опоздал к радионовостям. Он не успел проверить часы.

Ровно в шестнадцать тридцать он стоял на углу перекрестка у афишной тумбы, делая вид, что донельзя заинтересован сообщениями о концерте джаз-банда Утесова, и отсчитывая про себя секунды, чтобы в назначенное время направиться к воротам завода.

— Бог пожалел, — рассказывал Бугаев Игорю, прихлебывая теплый чай из своего любимого стакана с подстаканником, — у меня шнурок развязался. И мне пришлось потерять несколько секунд на то, чтобы завязать его. Это и спасло жизнь.

Оказалось, что в тот день часы Бугаева спешили. Спешили ровнехонько на одну минуту. И, таким образом, не случись неприятностей со шнурком, он подошел бы к воротам завеса в шестнадцать тридцать одну. Как раз в то мгновение, когда рвануло. На глазах Бугаева огромная стена заводского корпуса медленно отделилась от здания и плашмя легла на мостовую, подняв в воздух клубы едкой известковой пыли. Кирпичный осколок долбанул будущего полковника безопасности по темечку, оставив шрам на всю жизнь. Он по сей день красовался извилистым бугорком на всегда влажной и гладкой бугаевской лысине.

— Ну, я в ту минуту, можно сказать, второй раз на свет народился, — говорил Бугаев. — С того времени часы проверяю каждые полдня. И тебе советую. Мотай на ус!

История, конечно, была невероятная, но Игорь уже привык, что невероятное в его деле случается сплошь и рядом. Главного, правда, из рассказа Бугаева он так и не понял: органы безопасности знали о диверсии, но по каким-либо причинам не смогли или не захотели ее предотвратить — или же… сами были ее организаторами?

Нет, последнее, конечно, было не только невероятным, но и просто невозможным.

Не-воз-мож-ным. И точка!

Игорь успел прошвырнуться по перрону, пофлиртовать с молоденькой торговкой, пытавшейся всучить ему кулечек мелкой, похожей на бузину клубники, просмотреть усеянные грамматическими ошибками объявления на телеграфном столбе про продающихся коз и прочую дребедень и лишь затем неспешным шагом направился к зданию вокзала.

В зале ожидания яблоку негде было упасть. Три проходящих поезда безбожно опаздывали, срывая все графики и расписания, и пассажиры маялись на чемоданах и тюках, обреченно прислушиваясь к объявлениям репродуктора. Этот черный ящик под потолком был сейчас для них чем-то вроде божественного оракула, от прихоти которого зависело, сколько еще томиться в этом зданий, в этом городе, в этой жизни. По полу, лавируя между ног взрослых, трое мальчуганов катали игрушечные танки. В углу рыдала седенькая старушка, громко повествуя окружающим про свою несчастную судьбину, но ее никто не слушал.

Протиснувшись между тюков, Игорь вышел к гудящей очереди у справочного окна.

— Вы не поняли, что было сказано?! — вопила из окна вздыбленная, раскрасневшаяся тетка в железнодорожной форме. — Поезд опаздывает на четыре часа. Я же вам русским языком объяснила! Сорок седьмой раз повторяю! Сил моих нет. Живьем в могилу загонят своими вопросами!

— Та сколько ж можно ждать, никаких силов ужо нет! — оправдывался махонький мужичок, отирая пот со лба грязным платком и пятясь.

— А мне какое дело? Я вам чо, министр путей сообщения? К нему и обращайтесь!

Игорь огляделся. Посыльными из центра обычно оказывались самые незаметные, просто-таки сливающиеся со стеной люди, мимо которых пройдешь — не увидишь. Когда-то Захаренко доставляло удовольствие угадывать, кто же явился к нему с сообщениями. Как правило, Игорь ошибался.

Но — не на этот раз.

От удивления он едва не выдал себя.

Потому что в толпе, среди старух, мешков, корзин с гусями, аккурат за перезрелой мамашей, пытающейся рыхлой, сочащейся молоком грудью заткнуть рот орущему младенцу, он увидел знакомую влажную гладкую лысину с извилистым шрамом на темечке.

— Здравия желаю, — пробормотал Игорь, а Бугаев, словно не услыхав, изобразил на широком одутловатом лице радость и закричал, распахнув объятия:

— Здорово, племяш!

Они устроились за грязным, облитым томатным соусом столиком в знакомой Игорю закусочной, что на привокзальной площади.

Грудастая буфетчица встретила гостей, как старых приятелей.

— О, кого я вижу! — рявкнула она из-за стойки, прозвенев стаканами. — Гоголь пожаловал!

— Я не Гоголь, — скромно потупился Игорь, которому и было адресовано это приветствие.

— Писатель — значит, Гоголь, — настаивала буфетчица. — Може, скоро знаменитым станешь, а я тогда гордиться буду, что с тобой знакомая. Пивка — или чего покрепче?

— Пивка, — сказал полковник Бугаев.

— Это мой дядя, — отрекомендовал начальство Игорь и для верности прибавил: — Двоюродный.

— То-то я гляжу: не похож! — Буфетчица громыхнула тяжелыми пивными кружками, обливающимися пеной, а в качестве закуски установила на стол тарелку с обтянутым чешуей рыбным скелетом. — Знатная таранька, — сообщила она, — для особых гостей придерживаю.

— Как тебя зовут, красавица? — отирая лысину платочком, поинтересовался Бугаев.

— Кому красавица, а кому и Антонина Гавриловна, — рдея от удовольствия, откликнулась та.

— А пойдешь ли за меня замуж, Антонина Гавриловна?

— Очень надо!

— Я тебя холить буду и лелеять, кормить конфетами, как царицу, уложу на пуховую перину… Буфетчица фыркнула:

— Все вы одинаковые, транзитники! С три короба наобещаете, а потом, как блудливые коты, в кусты бегите.

— Я — не бегу! — заявил полковник. — У меня на пасеке и кустов-то нет никаких.

— Стало быть, пчелками занимаетесь.

— Пчелками.

— Хорошая работа. — Казалось, тот факт, что собеседник оказался не кем-нибудь, а именно пчеловодом, произвел на буфетчицу особое впечатление. Она приосанилась и удалилась за стойку, откуда стала наблюдать за дядей и племянником и лишь изредка призывно вздыхала, как бы намекая на свою нерастраченную женскую нежность. Впрочем, дядя-пчеловод в какой-то момент словно забыл о ее присутствии.

— Здравствуй, Игорек, — негромко произнес он, прихлебнув пивка. — Давненько не виделись.