Богдан Коломийчук - Людвисар. Игры вельмож

— Не угадаешь, брат, как повернется к тебе везение: или лицом, или задницей. Иди…

Тюрьма действительно оказалась сырой, как колодец, откуда еле просматривался клочок синего неба. Оно совсем не радовало пленника, а скорее угнетало, как гнетет одинокого волка недосягаемый месяц.

Медленно смеркалось, от чего стало еще паскуднее. Однако в темноте неожиданно пришло спасение. Двери тюрьмы заскрежетали, неохотно впуская внутрь двух мужчин, один держал в руке свечу, а в другой — саблю, отобранную у Христофа. Это были снова пан Сангушко и Карбовник.

— Его княжеская милость уверен, что наказание было достаточным, — тихо проговорил вельможа, протягивая вперед оружие, — вы больше не пленник. Впрочем, можете выполнить еще одну работу, чтобы окончательно загладить вину.

— Я готов выполнить все, чего жаждет от меня великий князь, — ответил курьер.

— Что ж, надо всего лишь рискнуть жизнью, вступив в бой с мадьярами, — ответил Сангушко, — должны освободить Софию Елецкую — а потом вы повезете ее во Львов, где попробуете спрятать как можно дальше от всех монархов на свете.

— С вашего дозволения, для такого дела я имею двух хороших помощников, — сказал Христоф.

— У нас сотня казаков и еще солдаты из Деражни, — усмехнулся вельможа, — но лишними они не будут. Хорошо.

— Должен попросить, чтобы ваша милость сдержали свое слово, — настоял курьер.

— Ладно, — Сангушко был несколько удивлен, — обещаю, кем бы не были эти люди, они смогут убивать мадьяр.

— Вы не пожалеете, — заверил Христоф, — это отважные воины.

Мужчины вышли во двор, где недавний пленник с наслаждением вдохнул ночной влажный воздух. Неподалеку уже собрались казаки, а за городскими стенами к ним присоединились солдаты во главе с Матвеем.

— Где же ваши смельчаки? — спросил вскоре у Христофа пан Сангушко, но тот в ответ попросил подождать.

Через час впереди появился небольшой костер, у которого грелись двое монахов. Заметив отряд, они выпрямились и, на всякий случай, стали в стороне.

— Может, это они? — хмыкнул Сангушко, — завзятые рубаки, о которых вы нам рассказывали, Христоф?

— Да, ваша милость, — ответил тот, — и поверьте, эти двое стоят двадцати.

— Нечего шутить, — разозлился шляхтич, — пусть они и дальше молятся за наши души…

— Пусть это делают настоящие монахи, — отозвался Казимир, сняв капюшон, — нам угодно другое дело, ваша милость.

Вслед за ним свой настороженный лик явил Орест.

— Черт возьми! — выругался вельможа, — видно, есть таки справедливость в этом мире, если вы живы. Что ж, присоединяйтесь к нам, коли ваша воля, господа наемники. Правда, мне неведомо, какой интерес вы можете иметь в этом деле, но черт с ним!

Вместо благодарности, на лицах Ореста и Казимира отразилось горячее желание свернуть этому пану шею, но они заставили себя поклониться и переместились в хвост отряда.

Через два часа вдали замелькали огни мадьярского лагеря. Местность там была выгодна для ночевки, хоть Христофу показалось, что она слишком доступна: можно было затаиться неподалеку за холмом и спокойно рассмотреть даже котелок на огне, не говоря уже про палатки и коней. Стражи, кроме нескольких спящих солдат, не было видно совсем, и пан Сангушко от удовольствия потер ладони.

— Замечательно, — промолвил он, — внезапно на них наскочим и еще вернемся обратно до завтрака.

— Не стоит спешить, ваша милость, — осторожно заметил курьер, — что-то тут не так. Слишком спокойно.

— Я согласен, — отозвался Матвей, — велите обследовать окрестности.

Шляхтич презрительно улыбнулся.

— Вижу, вы, ротмистр, все еще считаете себя Ганнибалом, — сказал Сангушко, — и, как по мне, тот дровосек, что вас постоянно сопровождает, гораздо храбрее своего пана…

Матвей смолчал, проглотив эту едкую обиду, хоть было видно, что удалось это ему нелегко.

— Я и мои солдаты готовы первыми кинуться на врага, — процедил он.

— Так и сделаем, — согласился шляхтич, — а казаки окружат лагерь плотным кольцом. Те бедолаги, небось, уснули, как мухи в дождь. Вот мы их и разбудим!

Атака началась в тот же миг, только Христоф и двое наемников, до сих пор выряженных в монахов, остались на месте. Зарядив каждый по два мушкета, они подались куда-то в темные заросли такой легкой и неслышной походкой, что вызвали бы зависть даже у местных котов, если бы те имели удовольствие за ними наблюдать.

Солдаты наскочили молниеносно. Спящий враг, очевидно, не имел бы ни единого шанса, если бы лишь вправду был в лагере. Опасения Христофа и ротмистра Матвея оказались напрасными: вместо часовых на земле лежали мастерски сделанные чучела, а в палатках не было ни души.

Через миг чья-то невидимая рука подожгла вспыхнувший лагерь как сухие листья. Солдаты, озадаченные до предела, заметались, как толпа школяров, и ротмистру едва удалось выстроить их в боевой порядок. Впрочем, освещенные пламенем, они оказались отличной мишенью для невидимых стрелков, что ударили по ним метко и безжалостно. Этот дьявольский замысел удался венграм наилучшим образом: добрая треть солдат, убитых и раненых, упали на землю.

Казаки, что должны были окружить мадьяр, а теперь сами оказались в ловушке, повернули коней и яростно бросились в темноту, но их там уже ждали. Несколько сотен всадников, как ночные призраки, выскочили из засады и стремительно ударили по ним, заставив отступить аж до самого пожарища, где все еще суетились уцелевшие солдаты. Исход боя казался решенным, но окружены, разозлившись на врага еще больше за то, что сочли их дураками, неожиданно дали доблестный отпор. Не одержав молниеносной победы, удивленные венгры прекратили атаку и, немного расширив кольцо, стали готовиться к следующему нападению. Однако и во второй раз наткнулись на казаков, как на стену. К тому же за время короткой передышки Матвей сумел выстроить остатки солдат в каре, и те грянули из мушкетов, с лихвой отплатив мадьярам за недавнюю обиду. При таких условиях, когда нападавшим никак не хотелось выпускать удачу из рук, бой обещал быть долгим и кровавым. И кто знает, кому удастся взять верх.

Тем временем Христоф и двое наемников, отыскав высокий и удобный холм, наблюдали за всем сверху. Расстояние было немалым, и стрелять оттуда в венгров казалось напрасным делом. Мысль выхватить сабли и сломя голову броситься на врага с тыла не вызывала у них восторга, даже если бы случайно появилась. Прежде всего потому, что не хотелось погибать из-за тщеславия и упрямства пана Сангушко, которому казаки и солдаты обязаны сейчас своим собачьим положением. Поэтому оставалось только молча созерцать это безумие.

И через какой-то час-полтора, когда так и не оказалось ни победителей, ни побежденных, эти трое вдруг поняли, что и они оказались на своем месте не зря. Прямо под ними, на дороге, появились огни, которые медленно двигались в противоположную сторону от поля боя. Вглядевшись внимательнее, можно было различить очертания кареты и нескольких всадников, ее сопровождавших.