Тарас Рыбас - Красный снег

На шахте остались Лиликов, Алимов, Коплениг с шахтерской детворой, Паргин — по той причине, что ему нужно приглядывать за шахтными конями. Остальные пошли в отряд.

Коплениг починил замок на гаубице и делал пики в мастерской. Тоже для войны…

В Совете Сутолова ждал Кузьма и еще бородатый, загнанного вида мужик в подшитых кожей рыжих валенках.

— Сапетинский скорняк Сомов, — назвал его Кузьма. — Рассказывает про Катерину.

— Ну? — протянул Сутолов, усаживаясь.

— Да он и сам сможет. Говори, — предложил Сомову Кузьма.

— Я только чтоб никто не знал, — торопливо заговорил Сомов. — Убьет меня Черенков…

— А чего он, у вас стоит?

— Уже четвертые сутки, как явился. А ваша, казаринская, вторые сутки сидит в моем сарае…

— Погоди о сарае, — перебил Сутолов. — Сколько у него в отряде?

— Не считал… Ваша велела передать, что выдал ее кабатчик…

— Орудия есть у Черенкова? — опять спросил о своем

Сутолов.

— Орудия, кажись, есть, — ответил Сомов.

— Сколько?

Кузьма неодобрительно поднял на него бровь.

— Не имел возможности посчитать…

— Что ж ты так!

Кузьма вытащил кисет, принялся за цигарку. А Сутолов, вскочив, стал ходить по комнате.

— Если у него есть орудия, тогда надо рыть окопы полного профиля. Какой калибр?.. Трехдюймовка! Бить будет шрапнелью. В атаку пойдет со стороны Сапетина.

Кузьма раскурил самокрутку, поглядывая на него сквозь табачный дым.

— Может, человеку дашь сказать слово? От Катерины он явился.

— Пускай говорит.

— В сарае она, под запором, вторые сутки, — заговорил Сомов, озадаченно поглядывая то на Кузьму, то на Сутолова. — А сегодня с утра велел оттеплить ее в доме… обморозилась, должно. Я ей в сарай, известно, овчин накидал… укутаешься — можно любой холод перетерпеть. Но все одно душа от холода стынет.

— Ты чего ж, служишь у Черенкова? — сузив глаза, спросил Сутолов.

— Моя служба прошла, — сбившись, проговорил Сомов.

— Тогда почему он твоим сараем пользуется?

— Не об этом разговор! — вмешался Кузьма.

— Ясно, о чем! — не дал ему продолжить Сутолов. — Сколько раз мною было сказано, что отряд Черенкова не сидит на месте, а готовится в наступление. Сапетино ему нужно для атаки. Поселок бедный, никчемный — ни коням, ни людям корму. На неделю житья, а потом — в нашу сторону. Вот что получается! А мне все талдонили — шахта тоже дело, шахтой тоже нужно заниматься. Шахта — дело, когда иного дела не предвидится. Вот оно как.

— Не об этом речь! — упрямо повторил Кузьма. — Человека послушай!

— Про овчины слущать? — ухмыльнулся Сутолов.

Кузьма поднялся, тихо сказал Сомову:

— Пойди за дверь, мы тут сами пока…

Сомов вышел, о чем-то вздыхая.

— Ты чего? — спросил Сутолов Кузьму.

— Хочу без свидетелей тебе сказать, что пет моего одобрения твоей линии.

— Хватит про линии! Казаки в Сапетине!

— Ты меня казаками не пугай! Помнишь наш разговор насчет снятия Вишнякова? Не было и не может быть моего согласия на это!

— Погоди, не горячись! Об чем речь?

— Человек-то с чем к тебе пришел?

— Принес известие, что в Сапетине обосновался отряд есаула Черенкова.

— Еще с чем?

— Что в сарай заключена наша, казаринская… Да чего ты меня спрашиваешь?

— Про Катерину он хотел тебе рассказать!

— А я разве не понял, что сидит там Катерина и в его овчинах кутается? Мне будто и не понять, что завтра, может, всех наших людей загонят в сараи. А овчин для всех не найдется! Человек пришел, чтоб напомнить всем обалдуям спокойным, что надо дисциплину соблюдать, выходить рыть окопы полного профиля и гудеть тревогу!

— Сидит и кутается в овчинах! — проворчал Кузьма. — А чего это она придумала для себя такую радость? Под пытками врага сидит наш товарищ. Пускай — баба, но наш геройский товарищ. А ты — кутается.

— Что ж ты велишь делать? — спросил Сутолов.

— Послушать надо человека. Передаст ей наши слова — легче будет смерть принимать.

— Мы про жизнь обязаны думать! А слова утешные пускай у попа ищут. Если смерть надвинулась, утешным словом ее не отгонишь. Я сразу принял известие человека из Сапетина, как и подобает принимать командиру в данное время, — немедля готовиться к отражению натиска врага! А дисциплину я подтяну! Шуры-муры и анархия нам в этот момент ни к чему!

Он поправил ремень, деловито одернул кожанку, как будто собрался немедленно идти громить «шуры-муры» и «анархию». Будь другой случай, Кузьма тоже пошел бы за ним без всяких колебаний, но теперь он поглядывал на него с нескрываемым неодобрением. Если шахтеры узнают об отказе поговорить с посыльным Катерины, придется собирать митинг. А этот митинг неизвестно чем кончится. Сутолов хотя и жил на шахте, но по воспитанию не здешний, душой своей он не может понять, чем грозит отказ в помощи попавшему в беду товарищу. Под завалы, в шахтный огонь лезли, спасая друг друга. А казачий плен — небось тот же завал.

— Сомов сообщает, — сказал он тихо, — будто у Черенкова появился петлюровец из нашей варты и готов вывезти Катерину оттуда.

— Пускай вывозит! Я и его попытаю, как он там оказался. Нам жить тревогой об одном человеке нельзя! Нам иная статья получается — думай, как защитить общее дело. Заплачешь об одном — сотню потеряешь. Война, Кузьма! На войне армия не думает о выручке одного разведчика. Она на врага идет. Жалко разведчика. Да и трижды будет жалко упущенной победы. Вот как я думаю. Наши путя революционные будут усеяны трупами врагов и — своих тож. Умирая, мы побеждаем. Очи наши не должны наливаться слезами, когда они видят неминучую смерть. Брат мой Гришка под пулей дурь свою успокоил. Думаешь, мне легко было его хоронить? А что поделаешь?

Он развел руками, отворачиваясь к окну с заметной печалью. Кузьма следил за ним, гадая: по какому поводу он разговорился? Чтоб доказать, как мелко думать о спасении Катерины, когда вся Казаринка и вся революция в опасности? Или он — о неизбежности страданий для каждого человека?

— Сомов сообщил, — упрямо сказал Кузьма, — что петлюровец предлагает мену — он вывозит Катерину, а мы выпускаем на волю сотника.

— Да ты в своем уме! Разве о товаре речь? Нет и не может быть на это моего согласия!

— А я согласен.

— Ммда-а, — протянул Сутолов, нервно дергая ремень. — Соглашаешься, значит, отпустить заклятого врага, который через неделю соберет отряд и ударит нам в спину? Краснов клялся не вступать в бой на стороне контрреволюции. А я не верю Краснову! Я не верю в то, что у волка зубы повыпадают и он перейдет на печеные коржи!

— Твоя вера не должна питаться кровью замученных.

— Гляди-и! — погрозил пальцем Сутолов. — Сбиваешь меня на что-то другое. Я дальше тебя вижу. И согласия твоего не принимаю!