Леонид Рахманов - Повести разных лет

(Еще беспокойнее.) А Миша? Замечен?

Воробьев молчит.

(Как бы успокаивая себя.) Вряд ли. Он у нас такой тихий. Правда, он не участвовал?

В о р о б ь е в (жестко) . Он не участвовал в университетских беспорядках. Ему было некогда. Он устраивал беспорядки во флоте.

М а р ь я Л ь в о в н а. Во флоте?

В о р о б ь е в (нетерпеливо) . Агитировал среди матросов.

Дверь кабинета открылась. Выбегает П о л е ж а е в, ни на кого не обращая внимания, бежит к окну и выглядывает на улицу. Б о ч а р о в выходит за ним.

П о л е ж а е в (крайне встревоженно) . Как будто никого? Но, может, лучше останетесь? Отсидитесь у меня, а там видно будет.

Б о ч а р о в. Нет. Если смогу, я должен уехать. Вы знаете, я говорил вам.

П о л е ж а е в. Да, да. (Опять бежит к окну.) Никого нет. Но на всякий случай пройдите двором. Я вас выпущу через черный ход. (Марье Львовне.) Ну что, ну что? Ну, скрывается от ареста. Ну, поднимал восстание… Что тут такого особенного? Должен уехать. Посылают в другой город. Это же лучше, надеюсь, чем в тюрьме сидеть… Хотя он и идеальный, по-твоему, арестант…

М а р ь я Л ь в о в н а. Постойте, я ничего не понимаю…

Б о ч а р о в (протягивает ей руку) . До свидания, Марья Львовна. (Добавляет с улыбкой.) В тюрьме-то мне не придется сидеть! Слышали новый закон?

П о л е ж а е в (кричит) . Мерзавцы! Додумались! Мало им крови! Я ненавидел войну с первого ее дня…

М а р ь я Л ь в о в н а (растерянно) . Так если поймают? Мишенька…

Б о ч а р о в. На передовые позиции. В какую-нибудь штрафную роту. (Многозначительно.) Ну что же. Это к лучшему. Мне там и следует быть.

П о л е ж а е в (останавливаясь перед ним) . Как?

Б о ч а р о в (с расстановкой) . Мне там и следует быть.

Марья Львовна неожиданно срывается с места, подбегает к одному, к другому, хватает за рукав, за лацкан.

М а р ь я Л ь в о в н а. Миленькие, прошу… Уйдите. На одну минутку… Уходите из комнаты… Все, пожалуйста… Кроме Миши… На одну секунду… И ты, и ты, Дима… Очень нужно. Страшно серьезно.

Все уходят, не устояв перед таким натиском. Заставив двери стульями, Марья Львовна подбегает к Бочарову.

Миша… миленький… Это-то вы хоть знаете? Мы вас как сына любим. И я и Дима… Он не скажет, а я говорю. (Тихо.) Так вы, пожалуйста, берегите себя. Куда бы вы ни попали, помните обо мне и о Диме. До свиданья, голубчик… (Вместо платка вытаскивает из кармана спички.) Ну что это? Ваши спички. Так и не собралась отдать. (Сует их Бочарову.) Мне еще много надо сказать…

Дверь начинает открываться, сдвигаются стулья.

Ну, уже лезут. (Недовольно.) Войдите.

П о л е ж а е в и В о р о б ь е в входят.

(Лукаво.) Теперь Дмитрий Илларионович скажет: выйдите все из комнаты, хочу с Бочаровым попрощаться.

П о л е ж а е в. Нет. Дмитрий Илларионович скажет другое. (Подходя к Бочарову.) Дайте мне слово, что при первой возможности вернетесь в университет.

Б о ч а р о в (растерянно) . Боюсь, что такая возможность… представится только после революции.

П о л е ж а е в. Все равно. Дайте слово.

Бочаров наклоняет голову, но Полежаеву этого мало.

Не так, а по-настоящему. Скажите: даю слово!

Б о ч а р о в (послушно) . Даю слово!

П о л е ж а е в (сразу подобрел) . Так, так. Это что же значит? (Лукаво.) Чем скорее революцию сделаете, тем скорее ко мне вернетесь? (Понизив голос.) Так уж вы постарайтесь, голубчик. Приналягте. Это и в ваших и в моих интересах.

Все грустно улыбаются.

М а р ь я Л ь в о в н а. Миша — революционер! Агитатор! Да я скорее бы на себя подумала…

Воробьев и Бочаров глядят друг на друга.

В о р о б ь е в. Ты извини, если что… я ведь часто бывал неправ.

Б о ч а р о в. Ерунда!

Обнялись.

П о л е ж а е в (ищет по всем карманам и не находит) . Где это опять ключ? (Нашел в пальто, оставленном подле двери на стуле, отдает Бочарову.) Возьмите на всякий случай. Если не уедете, у меня сегодня будете ночевать. И вообще — как домой. Со своим ключом… Прощайте, голубчик. Пусть все у вас будет хорошо. (Долго трясут друг другу руки. Полежаев бормочет.) По-английски надо, по-английски… Как я вас учил…

Но Бочаров обнимает его, и они троекратно целуются. Через некоторое время Полежаев благополучно выходит из бочаровских объятий.

Это уж скорее по-русски!

Уходят.

В комнате остаются Марья Львовна и Воробьев. Пауза.

В о р о б ь е в. Для меня непостижимо одно.

М а р ь я Л ь в о в н а (рассеянно) . Что?

В о р о б ь е в. Что он так легко принял известие о разгроме его проекта. (Горько.) Отъезд Бочарова взволновал его куда больше.

М а р ь я Л ь в о в н а (рассеянно, все как будто прислушиваясь к чему-то) . Мы с ним привыкли ко всяким передрягам.

В о р о б ь е в (настойчиво) . Да, но отъезд Бочарова…

М а р ь я Л ь в о в н а (порывисто обернувшись) . Это для нас страшнее… Вам непонятно? Вам тридцать, а нам с Димой — сто тридцать. Мы боимся терять людей. С нас хватит.

Воробьев хочет что-то сказать. Марья Львовна делает ему знак молчать и вновь тревожно прислушивается. Хлопнула дверь, одна, другая. Вбегает П о л е ж а е в. Он останавливается посреди комнаты, задыхаясь и ничего не видя вокруг себя. Его обступают Марья Львовна и Воробьев. Он отстраняет их и через силу бежит к окну. Цветы и любимый кактус мешают ему смотреть на улицу — он сталкивает их на пол. На улице ничего не видно. Оборачивается. У него перекошенное лицо.

П о л е ж а е в (хрипло) . Арестовали. (Идет вдоль окон, роняет еще один цветок. Марья Львовна и Воробьев застыли на своих местах, не сводя глаз с Полежаева. Тот медленно, далеко обходя Марью Львовну и Воробьева, идет в кабинет. Останавливается на пороге. Еще раз оглядывает их. Неожиданно кричит.) Не смейте ко мне входить! Никто! Никого мне сейчас не надо! (Щелкнул замком.)

З а н а в е с.

Та же гостиная, что и в первом действии. Только в ней больше мебели и вещей, собранных из других комнат. Большой стол посредине, буфет у двери. Но тот же рояль и диван и много цветов. Теперь это гостиная и столовая вместе. На столе горит керосиновая лампа. В комнате никого. Как и прежде, тихо. В дверь заглядывает М а р ь я Л ь в о в н а в старенькой шубке. Заглянула и скрылась, затем появляется снова, уже без шубки, но в шляпке и в теплом платке поверх шляпки. Идет прямо к столу и зябко греет над лампой руки.

М а р ь я Л ь в о в н а. Дурацкая погода. Слышишь, Дима? Стужа, а сверху поливает. И ветер страшный. Ничего не поделаешь: ноябрь в Питере — он такой. (Старательно греет руки.) Ноги еще туда-сюда, а вот руки — главное. Сейчас переписывать для тебя, а руки как грабли. (Прислушивается.) Ты слушаешь меня?