Леонид Рахманов - Повести разных лет

«Замечательно! — заахал Ефрем, перечитывая прейскурант. — Замечательно! А уездные политпросветы берутся устраивать такие суды? Впрочем, я сам устрою такой суд! В городе Орлове. «Суд над женой-мещанкой и над мужем, почти убившим свою жену». Замечательно. Иначе говоря, я прибуду к Кудиновым с тем, чтобы разъяснить им всю глупость их поведения: по-дружески и по-судейски. Я докажу им, что связь их теперь механическая, образовавшаяся благодаря лишь случайности — какой-то коптящей лампе, черт бы ее разорвал. Я докажу им, как доказал Илье с Клавдией, что если бы электростанцию инженер Кудинов успел срочно достроить, так они преспокойно бы разошлись, начав новую раздельную жизнь. Мы вместе распутаем, проследим все это сцепление фактов.

С другой стороны, мое разъяснение явится своеобразным судом над мещанами — над укротителями, так сказать, примусов. Само собой разумеется, проведу я его возможно тактичнее. Надеюсь — сумею.

Спрашивается, для чего же я завожу эту музыку?

Да просто я хочу выяснить, такие ли уж закоренелые мещане эти мои сверстники — кончившая недавно вуз брачная пара. Довольно мне скользить по поверхности явлений. Надо погрузиться в чужие души.

…Кстати выясню: могу ли я наконец стать агитатором — убеждать и разубеждать. Это явится для меня испытанием, экзаменом для ума и сердца. Сознание того, что я этот экзамен выдержал, будет для меня очень приятно. Очень!.. »

В ближайшее же воскресенье, в четыре часа утра, Ефрем отправился налегке в Орлов.

Он решил делать пять верст в час. В нормальный рабочий день он без труда успеет сделать все сорок.

Для пяти верст в час не приходилось спешить. Пыльный разбойничий тракт ровненько уходил из-под ног.

Развороченные молнией вековые березы казались нарочным сочетанием белых и черных корявых поверхностей, дымно-серой плесени моха, таинственных дупел, черствых наростов-грибов и проходили рядами по обе стороны тракта. Каждая была по-особому безобразна, на каждую Ефрем смотрел с восхищением, преклоняясь перед ее ни на что не похожим индивидуальным уродством.

Листвы у берез почти не было, птицы не пели в их голых ветвях.

Первое время Ефрем не мог даже заставить себя замечать поля, огороды, тракт с древними екатерининскими березами уводил и от мыслей, и от взглядов по сторонам, и от желания поговорить по придорожным телефонным проводам с оставленным городом.

Поля, луга, деревенские улицы, просыпающиеся в окнах бороды и платки, кудахтанье, лай и мычанье, запах печеного хлеба, дымки из труб, осторожные скрипы колодцев — все это пока проходило мимо сознания.

Лишь на восьмом километре начал ловить Ефрем впечатления летнего утра, природы.

На восьмом километре суждено было кончиться и его одиночеству, и пешей части его пути.

В семь часов его обогнал автомобиль, сопровождаемый необыкновенной пылью.

На минуту Ефрем очутился как бы в пустыне: он выбыл из мира. Окруженный этой космической пылью, он чувствовал очень реально, что его, невидимого со стороны, можно бы легко представить сейчас корчащимся на земле от удушья, грызущим собственные пятки в безумных конвульсиях.

Он слышал лишь шум удаляющейся машины. Потом шум неожиданно смолк. Когда пыль наконец улеглась, он увидел:

Автомобиль стоял у деревянного новопостроенного моста; сосредоточенного вида люди расхаживали около моста, по мосту, лазали под мост, держась руками за сваи; пробирались вдоль насыпи; перепрыгивали через канавы.

Через десять минут Ефрем ехал с этими людьми на машине. То была губернская дорожная комиссия — инженеры и исполкомщики; будущего молодого коллегу они с удовольствием взяли в попутчики.

Комиссия вылезала у каждого моста и каждый раз восхищалась: по единодушному мнению ее членов, это был первый в губернии тракт с идеально построенными мостами. Строитель мостов ехал тут же, — первым выскакивал из машины, беспокоясь у каждого моста, и влезал в нее, торжествуя, последним.

С пятнистым лицом, корявый, огромный, он имел нечто общее с подвластными ему по тракту березами, и блуза его была разорвана вдоль всей спины как бы молнией.

Ефрем ему позавидовал.

В Орлов, таким образом, прибыл Ефрем раньше, чем ожидал.

Приятно для себя пропах свежей смолой: смолой угостили мосты.

Отправился сразу к цели. Он надеялся застать дома Кудинова, потому что было воскресенье.

Как город, Орлов не был нов для Ефрема, интерес к нему возникал лишь косвенный — как к месту будущих сражений с мещанами. Сражения же были не за горами.

Вошел Ефрем в дом Кудиновых под звон церковных колоколов. В комнатах еще сильнее ударил ему в нос принесенный с собой запах смолы — смолой запачканы были и сапоги и брюки…

Кудинов оказался действительно дома. Ефрема он сразу узнал.

— Загатный? — вытаращил он свои голубые, как у младенца, глаза. — Загатный!

Через пять минут удивление его улеглось, но не успели переговорить, как пришла с базара жена.

Поздоровались.

Ефрем заметил: лицом, фигурой, манерами, выражением глаз — всем! — странно походила она на Клавдию Лунину.

И тут началось непонятное: Ефрем заволновался. Неожиданно для него самого вдруг выясни юсь, что сходство это с Клавдией Луниной поразило его настолько, что он моментально забыл все, о чем хотел говорить.

«Механического, — успел он подумать, — сцепления фактов не может существовать. Проклятое сходство. И зачем я, дурак, приехал».

Он волновался сильнее, чем сегодняшний техник перед новым мостом. Уж не сдаться ли ему до сражения?.. Уж не улизнуть ли?

Не замечая беспокойства Ефрема, Кудинов, потный от радости, отозвал его в сторону.

— Знаешь, я едва перевожу дух от счастья… Сегодня — слышишь? сегодня! — окончательно определилось, что женка беременна. У нас в феврале беда стряслась — ребенок убился… Без ребят, сам знаешь, какая тоска… А теперь вот опять, значит, дело в шляпе…

— В шляпе? — машинально переспросил Ефрем, окончательно растерявшись.

— Именно! — подхватил Кудинов. — В шляпе!

Он радостно захохотал.

Запах смолы между тем все усиливался, и Ефрему начинало казаться, что подошвы его так густо намазаны, что ему не отодрать ног от пола, не уйти, не шагнуть. Он закорчился, как утром сегодня от пыли.

«Клавдия Лунина! — взмолился он мысленно, — Клавдия Лунина, отпусти меня!»

— Женка, — слышал он как во сне, — иди сюда! Я ему все рассказал. Он парень славный. Мы его не отпустим без чаю. Слушай, женка, если будет сынишка — давай назовем его в честь нашего гостя, Ефремом. Идет? Пусть растет этаким славным парнюгой. А у тебя, дружище, будет, как говорили в старое время, крестник… Хочешь?

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Домой Ефрем ехал на пароходе.