Генчо Стоев - Цена золота. Возвращение

— Так ведь там же открыто! — сказал хозяин. — Я не запирал… Может кто… — он смотрел на сидящих, — может, кто другой? Я не… — Он смотрел уже только на Павла.

Хозяин вытер руки о передник, снял со стены фонарь, наклонил его к горящей лампе и, сорвав с фитиля пламя, пошел к двери. Он высунул фонарь за порог, постоял так и вдруг начал пятиться; вслед за ним, врезаясь в свет фонаря и толкая хозяина в грудь, вступил в корчму сверкающий пистолет. Это был пистолет Сефера. Он остановился лишь тогда, когда спина хозяина уперлась в стойку.

А ворота едва сдерживали удары и крики: «Отворяй, хозяин!» Им коротко отвечали арнауты, что уже поздний час и свободных мест нету. Павел снова сел, налил мавруда, но отпил самую малость. Это ломились не крестьяне и не торговцы. Возчики тоже так не кричат. Павел отпил еще глоток. Он чувствовал на себе взгляды тех, кто сидел за столами, и уже точно знал, что это они — явились исправить свою ошибку.

Он сидел, прикрыв веки, ждал, когда стычка перешагнет порог, и последний глоток вина принял, как предсмертное причастие. Со стороны двора щелкнул ружейный выстрел, глухой и короткий — видно, пуля попала в доски, — щелкнул красноречиво, и крики за воротами оборвались; потом тишину заполнила ругань; а рюмка была пуста. Рядом со стойкой была деревянная лестница, ведущая на второй этаж. В случае прорыва Павел мог бы отстреливаться сверху, с удобной позиции. Он встал.

— Хозяин, гаси лампы! И фонарь гаси!

— Это еще почему? По какому праву? — огрызнулся корчмарь. Звук человеческого голоса, пусть даже произнесшего строгий приказ, вернул ему самообладание, будто безмолвный пистолет, направленный на него в упор, стал казаться не таким страшным.

— Уже поздно, — сказал Павел. — Пора спать.

— Но у меня пусто! С какой стати терпеть убыток?

— Как? — удивился Павел. — Разве я не сказал, что снимаю весь постоялый двор? Да, да, оба этажа! И сарай, и конюшни… И даже двор! А плачу золотыми! Так что… Поди и сам крикни, что мест у тебя нету. Все забито — пришел обоз…

— Да нет никакого обоза, и ты ничего не платил! Даже за постель. Приехал, поел, попил, с судьей повздорил… и все тут.

— Память тебя подводит! Ах, да! Вот золотые! — Павел расстегнул френч, сунул руку за пазуху, и три золотых, звякнув, упали на стол. — Так давай же, гаси лампы… В последний раз говорю!

Ворота по-прежнему тряслись от ударов. Хозяин открыл было рот, но не издал ни звука — пистолет обошел его, оказался сзади, уперся дулом между лопатками и подтолкнул его вперед; хозяин, все еще не закрывая рта, сощипнул огонь фонаря и медленно двинулся вдоль стен, гася лампы; казалось, он открыл рот и набирает побольше воздуха, чтобы легче было задуть огонь. Вскоре от корчмы остались лишь звездные квадраты окон и белое расплывчатое пятно передника. Пятно это, медленно увеличиваясь в размере, придвинулось к столу, сгребло с него золото — монеты мягко звякнули — и почти растворилось, направляясь к двери. У дверей оно обрело голос, и голос этот, неожиданно зычный, полетел через двор:

— Эй, люди, у меня полно, все забито! Караван пришел, издалека! Идите лучше к Кацигре! У него всегда пусто. Там в колодце вода горькая, и вино в подвале кислое, и клопов полно в комнатах!

На улице опять примолкли. Павел ждал ответа и пытался представить себе ворота, в которые те ломились. Он сам через них проехал: не обратив внимания, тешась мыслью, что добрался до надежного приюта, что и на этот раз ушел от смерти. А теперь вот в них ломились и он узнал, что караван-сарай Кацигры переехал в этот городок… «Он всюду меня преследует… — подумал он. — Нет, это просто совпадение. Господи, как хорошо, что я в тебя не верю! Значит, это у Кацигры клопы и вода горькая… А здесь вода сладкая, завтра попью. Меня с Кацигрой ничто не связывает… А смерть — она ждет не меня, а тех, кто за воротами».

Кто-то крикнул, что хозяин врет, что сегодня обозов не было. Ни по одному мосту обоз не проходил. А постоялый двор, куда не пускают путников, следует сжечь. Донесся со двора и знакомый голос судьи, значит, арнауты его не выпустили или он сам захотел остаться. Голос этот спрашивал поздних гостей, кто они такие и откуда знают, кто проезжал, а кто нет по мостам через Марицу. «Известно ли вам, что правосудие таких разыскивает? Да, за убийство, а завтра, быть может, и за поджог». Ему ответили назидательно: «Уносите отсюда ноги, господин судья, а то и правосудию может не поздоровиться. Мы дадим ему дорогу, пусть проваливает поскорее, а то глядишь, ненароком в темноте и вздернем на сук!»

И снова посыпались удары, и снова прервал их выстрел кого-то из арнаутов. А когда в наступившей тишине снова послышались ругань и угрозы спалить двор, из глубины корчмы, от двери, снова поплыл белый передник. Следом за ним шел судья, почти невидимый в своем черном костюме, — с белой петлей крахмального воротничка на шее.

— Они спалят мой дом! — сказал корчмарь, ища в темноте Павла. — Где вы? Ах, здесь! Гореть за три алтына? Нет уж!

— А за сколько ты хочешь гореть? — спросил Павел.

— Не хочу! — крикнул хозяин. — Вот твое золото. Забирай! — Три звона раскатились по столу и затихли. — Если ты человек честный, уходи, тебе бояться нечего! А коли нет…

— Да я никого и не боюсь! — и Павел рукой смахнул золото со стола. Монеты глухо, как бы таясь, покатились по натертому маслом полу. — У меня нет причин бояться, пороху мне не занимать! Я не знаю тех, что за воротами, зато знаю своих людей. И предупреждаю, от них не спасешься. К тому же закон на нашей стороне — эти люди на нас напали. Так я говорю, господин судья?

— Так! — воскликнул молодой человек. Он словно сошел с эшафота и надеялся, что назревающие события заполнят политический вакуум, которого он так опасался. — Вы имеете полное право, вы обязаны защищать себя от разбойников. Потому и разрешено торговцам держать личную охрану.

— Да ведь это не разбойники! Это капитан Янко Димитро из Дедеагача! — сказал хозяин. — По какому закону судить его будете? По княжескому? По султанскому? По греческому?

— Димитро?!

— Он самый! Капитан Янко Димитро.

Павел облегченно вздохнул. Димитро пролил немало чужой крови, но разбойником не был. Павел знал его еще совсем молодым в Стамбуле, еще до того, как тот вступил в греческую армию, чтобы в открытую сражаться с Портой. Много с тех пор воды утекло, мир уже был перекроен, но перемены обошли стороной его родной край, и теперь Димитро надеялся только на князя, на сильную власть в Софии, на княжеские амбиции. Он появлялся то в Адрианополе, то в Салониках, а теперь вот оказался здесь, у ворот этого никому не известного постоялого двора. То ли его сюда вызвали, то ли он сам явился, чтоб угодить монарху? Странно было только, что его люди до сих пор не ворвались во двор.