Генчо Стоев - Цена золота. Возвращение

Хотя, в сущности, им некуда было спешить. Здесь они были не у стен турецкой казармы и не на греческой пристани, не было нужды думать, как потом уносить ноги. В их распоряжении была ночь, а понадобится — и день.

Когда для поддержания порядка не хватает полиции, в городах используют гарнизон. Но не слышно было ни солдатских сапог, ни копыт, ни труб. Вероятно, все в городе прислушивались: пристав — в своем кабинете, командир гарнизона — в своем штабе, а остальные мужчины в своих теплых постелях — они беспокойно ворочались, а их настойчиво убеждали, ласково успокаивали: «Лежи, лежи, тебе, что ли, больше всех нужно? Или хочешь, чтоб дети остались сиротами?»

Павел встал.

— Вы куда? — тревожно спросил судья.

— Хочу поговорить с капитаном Димитро, если он здесь, конечно.

— Вы пойдете за ворота?

— Нет, он придет сюда. Вместе с вами. Передайте, что его зовет Павел Хадживранев.

Ни растерянности, ни возгласа удивления. Молодой человек лишь вытянулся: как солдат перед главнокомандующим. Однако его светлая растрепанная голова тем не менее мотнулась из стороны в сторону: «Нет!»

И хозяин не издал ни звука, и торговцы, сидевшие за столами, — тоже. Видно, до каждого в свое время дошло, отчего такой шум на улице и что за путник сидит с ними в корчме. Только толстяк одобрительно бросил с места:

— Весьма разумно, господин Хадживранев! Так и подобает такому человеку, как вы.

— И как должно звучать это приглашение? — спросил судья. Он стоял все так же вытянувшись, только голос его поник, помрачнел и как бы спрашивал: «Неужто вы хотите меня разочаровать?»

— Вот как… — начал было Павел, но почувствовал, что и мозги и язык ворочаются с трудом, и возблагодарил тьму, которая делала его лицо невидимым для других. — Вот как… — повторил он и сглотнул сухой ком. — Павел Хадживранев, старый борец за свободу отечества, едущий в столицу по приглашению князя, желает потолковать со своим старым приятелем капитаном Янко Димитро… о безопасности своего передвижения… что, конечно, в интересах трона…

— И вы… вы, — спросил в темноте судья, — хотите, чтобы я это передал?

— А кто же, молодой человек?

— Не могу! — и дальше, казалось, он обращался уже не к Павлу. — Да это кощунство, это надругательство и над идеями, и над вами!

— Это политика, дорогой! Ее-то нам отчасти и не хватало… в свое время… чтобы довести все до конца. Не думайте, будто мне легко… Это не то, что сражаться с башибузуками. Да и времени у меня нету!

Удары в ворота сменились выстрелами с обеих сторон. Грянули выстрелы и на заднем дворе, кто-то с криком скатился с крыши конюшни и тяжело рухнул по эту ее сторону. Значит, они все же пытались прорваться.

— Из-за вас, из-за ваших идей, сегодня на мосту погиб невинный человек!

— И сейчас гибнут, разве не слышите? Думаете, те там в чем-то виноваты? А если суждено, и я найду здесь свой конец.

— Но пусть он будет славным! И позвольте и мне разделить вашу участь! — поднял руку судья.

— Мальчишество! — спокойно сказал Хадживранев, и рука, поднятая для клятвы, упала, как подрубленная. — Так вы собираетесь позвать Димитро?

Юноша не ответил. Он только вздохнул: «О, если бы жив был Левский!» «Да, если бы здесь был Левский! — отозвался Павел. — Чего бы я только не дал, чтобы увидеть, как он говорит людям Димитро о чистой и святой республике… Так вы позовете капитана? Или я сам?»

— Разрешите мне, сударь! — подал голос кто-то. В темноте послышался звук отодвигаемого стула и звон упавшего стакана. К Павлу уже шел толстяк. — Я слышал все, что вы желали бы передать.

— Не позволяйте ему! — крикнул судья. — Он торгует свиньями! Не доказывайте, что окончательно сошли со сцены!

— Прости, юноша, но мне недосуг сейчас с тобой спорить. Те, за оградой, и слыхом не слыхали ни о какой такой сцене, зато безошибочно знают, где я.

— А может быть, и не знают? Впрочем, именно для этого вы и посылаете к ним торговца свиньями, чтоб он им объяснил, — возразил судья.

— Нынче я действительно торгую свиньями, но была у меня и иная сфера.

— Идите! — подбодрил его Хадживранев.

Приземистая, шарообразная тень скользнула мимо, быстро достигла двери, открыла ее и, минуя ступени, спрыгнула вниз. Торговец был на редкость проворен для своей комплекции. Его плотный голос сначала вторгся в выстрелы, а потом заставил их смолкнуть.

— Именем князя! Князя!.. — выкрикивал он, размахивая этим знаменем — единственным, которое мог уважать противник.

— Ну, давай, говори! — крикнули ему с улицы.

— Именем князя, ребятки! Ради славы короны путешествует ныне Хадживранев в Софию. Его там ждут. После многих мытарств он осознал свои ошибки. И покушаться на жизнь такого человека, только что перешедшего на сторону короны, значило бы покушаться на саму княжескую особу и на его политику. Да здравствует князь!

— Да здравствует князь! — ответили с улицы. — А вы-то кто будете, ваша милость?

— Случайный путник, ребятки! Мы здесь с удовольствием узнали, что ваш предводитель — капитан Янко Димитро, и уговорили господина Хадживранева с ним встретиться. Господин Хадживранев будет весьма рад видеть своего старого друга и вверить себя в его надежные руки. Поймите меня правильно, охрана у Хадживранева надежная, вопрос состоит только в том, чтобы не опорочить доброе дело.

Сначала Павел слушал стоя, потом сел, подперев голову рукой.

— Охрана-то небось султанская! Турецкая? — прокричали с улицы.

— Нет, из другой народности… и исполняет поручение монарха!

— А как же республика? — не унимались те.

— Да ну ее к чертовой матери, ребятки! — надрывался толстяк. — Мы ждем капитана Янко Димитро. Господин Димитро, ждем вашего соизволения!

— Здесь нет капитана! — ответили наконец с улицы.

— А где же он?.. Ну тогда его заместителя!

— Мы, любезнейший… — они говорили, на ходу обдумывая ответ. — Мы вообще не его люди. Так и передайте изменнику!

— Я передам господину Хадживраневу, что он имеет дело вовсе не с людьми князя.

— Передай, пусть сдается. А то мы изжарим вас как цыплят!

Как ни странно, Павел встретил окончание переговоров с облегчением. Вытер пот со лба и, увидев рядом с собой хозяина, пожелал заказать еще кувшин вина. Но тот не дал ему открыть рта.

— Постоялый двор — это все мое достояние, сударь! Нет у меня ни дома, ни земли. Все, что было, отдал за него. Пожалейте, не губите!..

— Могу и погубить, хозяин! Ведь я и сам погибну.

— Это не одно и то же, сударь! — воскликнул хозяин. — Вы человек видный, и смерть ваша будет видная. У меня, кроме постоялого двора, ничего нет, а у вас — идеи!

В эту минуту на Павла вдруг нахлынула радость, щедрая доброта. Этот человек напомнил ему, для чего он жил, почему остался на свете один, как обугленный молнией вяз.