Камен Калчев - Отважный капитан

— А ты откуда взялся? — удивился Мамарчев, увидев его. — Тебя ведь тут не было.

— Разве не видишь — я еще не отдышался.

— Откуда тебя принесло?

— С площади! Откуда же еще?

— Ты из каких мест Болгарии? — уточнил свой вопрос Мамарчев, макая перо в чернила.

— Вот те новость! Ты что, не узнаешь меня? — ухмылялся парень. — Да ведь я внук деда Станчо, медвежатника из Еркечского хутора! Ты и вправду не узнал меня? Я — Станчо. Сколько раз дедушка приводил меня к вам… Помнишь, как медведь плясал, как под нашу музыку хоро отплясывали? Давай записывай скорей! Чего тут рассусоливать! Станчо меня зовут, Станчо Медвежатников.

Мамарчев склонился над бумагой и медленно, четко, красивым почерком вывел имя своего земляка. При виде этого могучего богатыря ему казалось, что перед ним сам Балканский хребет. «Ну и ну, где только могло вырасти такое чудо!» — с усмешкой думал Георгий.

— Ну вот, Станчо, готово. Поздравляю тебя! — произнес наконец Мамарчев, поставив точку. — Тобой список волонтеров кончается.

— Спасибо тебе, браток, — ответил Станчо и отошел в сторону, сотрясая своей дубиной половицы.

Достав личную печать, на которой значилось: «1821 Буюклиу», Мамарчев приложил ее к нижнему краю бумаги. Все формальности были соблюдены.

— Ну вот, ребята, — сказал он, — отныне вы зачислены в армию Ипсиланти. Ежели у кого есть что спросить, спрашивайте, а то потом будет не до этого.

— Да все ясно как божий день! Пойдем бить турка… О чем спрашивать? Сунул в торбу краюху хлеба, копье па плечо — и вся недолга! Выходи, турецкая твоя вера! — заключил Станчо.

Все засмеялись, что вогнало Станчо в краску. Насколько он был высокий и крупный, настолько и стеснительный.

Через несколько дней болгарские добровольцы во главе с Мамарчевым присоединились к армии Ипсиланти. Георгий в черной шапке, с длинной саблей на боку гарцевал на белом коне перед строем волонтеров и радостно улыбался: скоро он снова будет драться с врагом за свободу порабощенных.

В то время, как волонтеры готовились к отправке в Грецию, чтобы сразиться там с турками, леса вокруг села Котел одевались в зеленый наряд. Подснежники давно отцвели и исчезли вместе со снегом. Среди кустарников показались стыдливые фиалки, наполнившие благоуханием весь лес. В ущельях и близ ручейков расцвел лесной василек; склонила головку жилистая чемерица — один из первых провозвестников весны.

Всюду было шумно и весело. В дубравах хлопотали дикие кабаны в поисках желудей и сладких кореньев, а на высокогорные поляны, покрытые чемерицей и папоротником, вышли стада овец, напоминавшие белые облака. По склонам разносился мягкий перезвон медных колокольчиков, на холмах заиграли кавалы [22] Кавал — большая свирель, народный музыкальный инструмент. .

Наступила весна.

В один из таких весенних дней знаменитый еркечский гуслар дедушка Станчо спускался по крутой горной тропинке в село Котел и, улыбаясь, разговаривал со своим медведем. Шел он босиком, с непокрытой головой, в ветхой, пестреющей заплатами сорочке на плечах, но на сердце у него было весело. Следом за стариком неуклюже топал медведь, позвякивая толстой ржавой цепью и фыркая время от времени. Медведь, весь обшарпанный, был такой же худой, как и его хозяин. От одного медвежьего уха осталась только половина, кожа на его лапах стала такой тонкой, что они напоминали стоптанные царвули. Да и неудивительно. Сколько исходил он дорог, сколько приходилось плясать на улицах и площадях под сладкозвучную гуслу дедушки Станчо!

Хозяин и медведь были неразлучны, как старые добрые друзья. Все делили поровну: и голод, и мучицу, достававшуюся им от бедняков, и собранные в лесах дикие груши. Медведь не сетовал на свою судьбу, хотя порой его охватывала тоска по вольной жизни. В такие моменты он оборачивался к старику с хищным ревом, дергал цепь и глядел на горные долины и пещеры, откуда его привели еще совсем маленьким и глупым медвежонком. Тогда дедушка Станчо, подняв перед ним дубину, начинал наставлять его:

— Послушай, Рашко, послушай, родной! Что это ты задумал? На кого решил меня оставить? Ну погляди на себя, какой ты чудной — ревешь, как малое дитя… Постыдился бы своих лет!

И Рашко тут же смирялся. Очень умное и сообразительное было животное. Ласковое слово оказывало на него такое же благотворное действие, как бальзам на рану. Если, к примеру, дедушка Станчо говорил ему: «Ну-ка, Рашко, покажи, как молодуха стыдится своего свекра», Рашко поднимался на задние лапы, передние подносил к морде и стыдливо кланялся. Если же дедушка Станчо говорил: «А теперь, Рашко, покажи, как сваляется пьяный в дым Цоню», Рашко тут же валился на дорогу и с ревом переворачивался с боку на бок, унося на своей бурой шкуре пуды пыли.

Многое умел делать Рашко: и плясал, и руку целовал в знак благодарности, и носил в передних лапах кринку, в которую крестьяне сыпали муку, сушеные сливы, орехи — кто что мог.

С ранней весны до поздней осени дедушка Станчо и Рашко обходили окрестности Котела, пели, плясали, кланялись, зарабатывая себе на пропитание.

В этом году старик с медведем изрядно наголодались, дожидаясь, пока закукует кукушка. Не случайно теперь, когда они спускались по тропинке в низину, все их разговоры сводились к тому, как они сегодня всласть поедят.

— Послушай, Рашко, послушай, родной, что я тебе скажу: всякие там баницы и жареные голуби, яичница со сметаной да баклава с толчеными орехами — все это не для нашего брюха; все это достается господам да их женам. Что и говорить, от варенной в рассоле курочки или подрумяненной индейки с капустой я бы не стал отказываться! Да и от козьей пастермы, и от солонинки, и от запеченного окорока… Э-эх, что ты понимаешь, мой мальчик! Увидел бы ты эту благодать — у тебя бы сразу слюнки потекли. Разве нет?

Медведь только посапывал позади старика. А старик до того размечтался, будто перед ними и в самом деле стол ломился от вкусных благоухающих яств.

— Ничего-то ты, Рашко, не знаешь! Вот мне доводилось быть в самом Стамбуле! Сено косил султану на его лугах. И белый хлеб пек — такие караваи вынимал из печи, что пар от них поднимался, как в поле туман. А до чего запах приятный! До сих пор эти караваи мне снятся. Эх, Рашко, что ты понимаешь, лентяй!

Сказав это, старик вдруг остановился, поглядел по сторонам, радостно улыбнулся и закричал:

— О, щавель уже появился! Ну, теперь не пропадем!..

И тотчас, привязав к орешнику медведя, пролез сквозь кустарник, вскарабкался, словно мальчишка, на крутой склон, прогреваемый солнцем, и принялся щипать и есть молодой щавель.

Медведь стоял смирно и глядел на сгорбившегося над травой тощего старика с явным недоумением.