Любовь Овсянникова - Птаха над гнездом Том 1. Дарители жизни

«Мамочка и папаша, простите меня и не ищите. Я пошла к отцу своего будущего ребенка. Мы с ним начинаем самостоятельную жизнь. Не судите, умоляю! Паша»

Что с ними было! Что было...

Как они пережили это горе, как перенесли и остались живы, невозможно представить. Мир померк в их глазах, сузился до одной черной точки. И не стало возможности дышать. Чтобы не сойти с ума, они пытались смягчить полученный удар и твердили, что так бывает. Они обсуждали аналогичные случаи из жизни чужих людей, когда своевольные дети покрывали себя позором, не чувствуя его, а родителям доставалась двойная порция этого позора. Всеми способами они старались найти опору в этой губительной ситуации, чтобы сохраниться.

Так прошел день, и второй, и несколько других дней, похожих друг на друга.

Евлампия Пантелеевна вспоминала свою старшую сестру Наталью, когда та объявила родителям, что нагуляла брюхо черте от кого... Тогда у ее родителей тоже был страшный безмолвный надрыв, и Пантелей Савельевич все время повторял: «Мы потеряли старшую дочь». А потом все постепенно устроилось, даже байстрюка записали на подвернувшегося под руку мужа. Она говорила о сестре зло, с неприязнью, осуждающе, словно тот давний случай и был причиной ее сегодняшнего огорчения.

— А мы потеряли единственную дочь, — словно эхо, отозвался Яков Алексеевич.

Евлампия Пантелеевна взглянула на мужа, кивнула подбадривающе, словно она одна имела право на отчаяние, а ему это запрещалось.

— Алешка! — строго позвала сидящего рядом сына. — Говори, не скрывай, куда ушла твоя сестра? Наверное, без тебя тут вода не освятилась?!

— Да не знаю я, мама, честное слово.

— А чего тут сидишь?

— Так я возле вас. Вы же вот расстроены...

— Иди гуляй! Жалельщик, — прикрикнула Евлампия Пантелеевна.

Алексей встал, вялой походкой прошел к двери, взялся за щеколду. Он раздумывал, пора или не пора сказать родителям правду. По каким-то неявным признакам в их поведении, наконец, определил, что настал час дать им действовать. И решился:

— Ну, я это... Я бы у Людмилы Гончаровой искал...

— Что-о? — грозно повернулась к нему мать. — Значит, сговор?

— Так я подслушал...

— Сейчас ты у меня получишь, стерво. Ведь знал все и промолчал! — она схватилась со стула.

Алексей пулей выскочил за дверь. Теперь он мог спокойно заниматься своими делами, будучи уверенным, что самый опасный момент позади. Дальше родители справятся сами.

По опыту своей сестры Натальи, который ей вспомнился под руку, Евлампия Пантелеевна знала, что в таких ситуациях нельзя медлить, надо спешить, пока молодые сердца не остыли и пока не появилась привычка смотреть на случившееся как на нормальный ход событий. Не дай Бог опоздать, тогда ничего склеить не удастся. Коли должен появиться на свет ребенок, то надо сделать все возможное, чтобы у него был законный отец. Итак, решено было организовать заключение брака к следующему приезду дочери.

К этому дню предстояло многое сделать. Евлампия Пантелеевна все продумала и всем нашла работу. Яков Алексеевич должен был договориться в сельсовете, чтобы там не было задержки с регистрацией брака. Прасковья Яковлевна приезжала из города так, что добиралась домой часов в пять. Так вот к шести часам ее с Борисом Павловичем должны ждать в сельсовете и без очереди или проволочек расписать.

— Скажи им, что случай особенный. Невеста — студентка! Это серьезно.

— Да, скажу, — Яков Алексеевич хорошо умел улаживать чужие неприятности, а перед своими терялся и нервничал.

— Петрусь! — позвала Евлампия Пантелеевна младшего сына. — Ты оббеги, сынок, родню: дедушек-бабушек, моих и отцовых сестер и братьев, пригласи на воскресенье отобедать с нами. Часа на два, так чтобы Паша успела на вечерний поезд. Скажи, по случаю ее бракосочетания. Отдельно подчеркни, что это не свадьба, а просто обед. Понял?

— Все? — запрыгал на одной ноге мальчишка. — Больше ничего?

— Пригласи также родных Бориса, — она блеснула недовольным взглядом, не вполне смирившимся. — Куда ж теперь без них. Приютили нашу беглянку...

— Сделаю! — сказал Петр и убежал.

Алексей, как закоперщик всей кутерьмы, должен был встретить Прасковью Яковлевну с поезда, проводить к Борису Павловичу, потом забрать у Александры Сергеевны пошитое для нее платье, нарядить в него и на шесть часов обоих голубков, умытых и причесанных, привести в сельсовет. А завтра на два часа доставить к родителям на обед.

Раздав всем распоряжения, Евлампия Пантелеевна осталась одна, села за стол и оперла голову о руку. Задумалась...

— Гляди, не захочет Борис записываться с Пашей, а ты такую бучу подняла, — услышала она за спиной несмелый голос Ефросиньи Алексеевны. — Одного позора страшишься, а на другой нарываешься... Засмеют люди.

— Вы, мама, совсем обо мне слабого мнения. Да я еще в первый день, как узнала правду, договорилась с Борисом...

— Неужели ходила к нему?

— Зачем к нему? Я понесла портнихе заказ на новое платье для Паши, а там заставила привести Бориса и обсудила с ним все.

— Ну? И как он вообще?

— Нормально. Поженимся, говорит, если благословите на счастье. Они, видите ли, хотели в городе регистрироваться, по месту Пашиной прописки. Исподтишка, значит. Стала бы я ждать их милости!

Ефросинья Алексеевна села рядом, взяла дочь за руку, погладила ее кулачек, посмотрела ласково.

— Устала?

— Душой намаялась, мама.

— А готовить-то нам немало придется. Вдвоем не справимся.

— Я подруг попросила помочь, Аринку нашу да вот Сашу Заборнивскую, — она кивнула в сторону соседей. — А еще Любовь Назаровна обещала прийти, твоя ученица.

— Хорошо, — прошептала старушка. — А насчет Паши... ты не сокрушайся. Дети, они и даются для того, чтобы жить по-своему. Может, того, что ты для нее хочешь, она не умеет добиться.

— Я уже смирилась, мама, — вздохнула Евлампия Пантелеевны. — Только жалко своих усилий. С ребенком да с мужем пойдет ее учеба коню под хвост.

На улице темнело, загорались первые звезды. До решающего дня оставалось двое суток.

На регистрацию брака родители невесты не пошли, но зато в воскресенье встречали молодых на своих воротах иконой да хлебом-солью:

— Благословляем на счастье, — с поклоном сказали они.

Прасковья Яковлевна, целуя икону, пустила слезу и мысленно попрощалась со своей юностью. Она стала женой в девятнадцать лет — рано и неожиданно. Кто же знал, что так получится...

Жить целый год у сестры молодым не пришлось. Запротестовал Борис Павлович:

— Как это я буду тут неделями жить один, в то время как ты находишься в таком положении... Нам надо быть вдвоем.