Любовь Овсянникова - Птаха над гнездом Том 1. Дарители жизни

Поначалу, хотя и не сразу, конечно, ее уроки зачастили посещать завуч или директор, слушали внимательно и что-то записывали. Однако замечаний после посещений не делали, просили так и продолжать, хвалили.

Вообще отношения с коллегами по работе у Прасковьи Яковлевны складывались ровные. Она не была конфликтной по натуре особой, не требовала от людей абсолютной добропорядочности, не осуждала за недостатки — воспринимала каждого человека в органичном соединении с миром, с обстоятельствами, наконец, с самой собой. Впрочем, это мало ею осознавалось, просто она была уживчивой от природы и хорошо воспитанной с детства.

Казалось бы, она создала для себя идеальный мир, в котором обязательно должна быть счастлива, тем более что муж работал, приносил все заработанное домой, ребенок рос и не болел.

И тут, как в плохом анекдоте... Дело было уже весной. Однажды в школу пришла бригада врачей для производства медицинского осмотра школьников и ее урок отменили. Пользуясь случаем, Прасковья Яковлевна побежала домой. Что ее туда повлекло?

А там застала своего мужа с Зиной в пикантном положении...

Выбежала из дома, как ошпаренная, растерянная, с разведенными в стороны руками — вроде вот-вот закричит вся ее сущность, но крика не было. Хозяйка, увидев ее в таком состоянии, все поняла. Она подошла, тронула Прасковью Яковлевну за руку, повела на свою половину.

— Давай чаю выпьем, вот он у меня еще свежий, — тронула чайник рукой, усаживая квартирантку за стол.

— Да не хочу я...

— Я давно это знала, — продолжала хозяйка, — да жалко было огорчать тебя. Думала, что это безобразие как-нибудь закончится. Да и метелку эту, Зинку, я предупреждала. Но она давно порченная, ей доброе слово не помогает.

— Что же мне делать?

— Как что? — хозяйка улыбнулась. — Сделай вид, что ничего не заметила. Они тебя видели?

— Не знаю... Кажется, нет.

— Вот и ладно. А я завтра же пошлю своего старика к твоим родителям, чтобы они под благим предлогом постарались отозвать твою няньку назад.

— Я все равно не смогу притворяться. Как же жить с мужем после этого...

— Э-э, красавица моя, — добрая женщина пододвинула ей чашку с чаем, горкой сложенный на блюдце колотый сахар-рафинад. — Пей пока что. А я тебе кое-что скажу... Только слушай спокойно.

Прасковья Яковлевна подула на чай, молча отхлебнула из чашки. Горячая жидкость полилась в нутро, согревая ее и даже успокаивая. Во всяком случае дрожь, бившая несчастную женщину после увиденных дома картин, постепенно унялась.

— Муж твой всегда будет нравиться бабам и волочиться за ними. Но заметь: не потому что он плохой или что тебя не любит, просто у него предназначение такое. Кобель он, прости Господи, по рождению. Уж ты не серчай на меня за правду. Мой замухрышка тоже гулял, представь себе! Я терпела-терпела, а потом однажды дала ему мемеля {22} 22 Побила его. , чуть не изувечила. Думаешь помогло? Да ровно на год или два, а потом опять блудил, паразит.

— И вы ему спускали?

— Что тебе сказать... — обошла женщина вопрос стороной. — Ты впредь не води в дом подруг или молодых нянек. Это первое. А второе — старайся больше через его хвойд {23} 23 Хвойда — потаскуха. действовать, незаметно отваживать их от него. Он только рад этому будет. Научись это делать без скандалов, тихо, незаметно. Будь хитрее.

Прасковья Яковлевна только молча качала головой, мол, согласна, так и надо делать, но делать так у нее никогда не получалось.

На третий день за Зинкой приехал сам Макар Матвеевич Янченко, муж тетки Ольги.

— Зинка, собирайся домой! — крикнул со двора, не заходя в дом. — Там мать твоя помирает, просила тебя привезти.

Зинка знала или нет, чью сметану съела; понимала или нет, что из нее не в коня корм оказался, — но котомку со своим барахлом мигом собрала и была такова. Даже не попрощалась с двоюродной сестрой, которая так доверяла ей, что поила-кормила и приютила под своей крышей; не спросила, на кого ребенка оставляет, племянничку.

Между тем с девочкой осталась старушка, жившая по соседству, с которой хозяйка Прасковьи Яковлевны загодя успела обо всем договориться. Мир не без добрых людей. Та соседка помогала Прасковье Яковлевне смотреть за дочкой до конца учебного года, который был уже не за горами.

Но вот отошло в страну воспоминаний прощание учеников со школами, отзвенели последние звонки, отзвучали вальсы торжественных вечеров. Виновники этих торжеств и их родители ушли отдыхать поздним вечером. В пределах великой страны воцарился просветленный, грустноватый покой.

В воспоминаньях мы тужить не будем,

Зачем туманить грустью ясность дней?

Свой добрый век мы прожили как люди —

И для людей…

Георгий Суворов,

погиб 13 февраля 1944 г. во время наступления

при переправе через Нарву

А за ним началась война...

На следующий день после ее объявления Яков Алексеевич на двуколке прибыл в Смушеву — забрал домой дочь и внучку, остальное уже не представляло ценности: ни книги, ни мебель, ни домашняя утварь.

— Я сохраню все ваши вещи до окончания войны, — пообещала добрая хозяйка, подружившаяся с Прасковьей Яковлевной, — у меня есть место. Они вам еще пригодятся, ведь война долго не продлится.

— Кто знает, что она нам принесет, — озабоченно сказал Яков Алексеевич.

— Да охватить наши пространства — это никаких немцев не хватит!

— Они же против нас всю Европу кинули!

Женщина задумалась. Вся Европа — это большая толпа...

— Европе неймется, все суется и суется сюда. То швед нападает, то француз лезет, то теперь эти решили нашего пинка попробовать, — проворчала она уже не столь оптимистично.

Немцы захватывали наши территории, если брать центр, а не окраины, со средней скоростью 30 км в сутки — ровно с такой скоростью, с какой мы успевали вывезти на восток свои производственные мощности.

Ведь в стране началась срочная эвакуация промышленности за Урал. Были составлены планы демонтажа и переправки, затем монтажа фабрик и заводов на новом месте. По-новому, в полную мощь, заработал транспорт, в том числе воздушный и железнодорожный, выполняя плотный график перевозок, даже испытывая перегрузки. Под эвакуацию подверстывались военные планы обороны индустриальных центров, разрабатывались тактики и операции перераспределения военных сил в соответствии с изменяющейся конфигурацией фронта.

Эвакуация, как необходимая составляющая нашей военной стратегии, захватила и мирное население — одна категория людей выезжала в качестве важных специалистов вместе с производствами, другая — планировалась для использования на фронтах, например артисты, журналисты, работники киноиндустрии, другие идеологические кадры, а третья категория под шумок откровенно пряталась от опасности. Практически на местах оставались рабочие, крестьяне и мелкая интеллигенция, такая как педагоги, научные работники, библиотекари, работники музеев, рядовые инженера. Сложный и противоречивый это был процесс, со многими неизученными элементами и нарушениями, с эгоизмом и нечистоплотностью тех, в чьи руки был передан контроль над ним.