Любовь Овсянникова - Птаха над гнездом Том 1. Дарители жизни

Тут уместно подчеркнуть, что буквально на следующий день после окончания ими 8-ми классов средней школы немецкие захватчики напали на Советский Союз.

Наверное, Алексею, переросшему на год своих одноклассников, предметы давались легче, чем Петру, не доросшему год до положенного срока. Однако до сорванца и семижильного, выносливого младшего братишки Петра Алексею было далеко. Хотя в шалостях он ему не уступал, только они ему удавались реже, а значит, и сноровки безопасно шалить у него было меньше. Кончилось тем, что при однажды катании на коньках Алексей упал и получил перелом правого бедра. И не просто перелом, а с дроблением кости. Горе. А тут — война.

Мало того, что враг наступал на родные пороги, так еще и свои творили открытую несправедливость: людей белой кости — дескать, первостатейных специалистов — отправляли подальше от опасности, за Волгу и за Урал. Под видом сохранения народного добра славгородским беглецам, например, даже отдали колхозную кассу, табуны лошадей и коровьи стада, обеспечив их на время проезда до укрытия деньгами, молоком и мясом. А после войны они вернулись, конечно же, без стад, табунов и денег, зато сплошь с золотыми зубами, и никто с них не спросил за съеденных лошадей и коров, за растраченные деньги. Эх, да что там говорить…

А простой народ, стало быть, кого не жалко было отдавать врагу на поругание, оставляли на месте, причем без медицинской помощи (все врачи ушли на фронт), без информационной поддержки, без средств к существованию.

Какие такие в селе имелись незаменимые специалисты, без коих тыл обойтись не мог, не скажете? Как обласканные, так и отвергнутые властями люди этот расклад отлично понимали и взаимно друг друга ненавидели до самой гробовой доски. Но открытой вражды не проявляли.

Пока шла война, находящаяся в оккупации часть советских людей тоже держала свой фронт, да только бои на нем велись неравными силами. Люди переживали лихолетье дружно, во всем помогали друг другу. Они и победу приближали пуще беглецов, ибо хлебнули горя неизмеримое количество, потеряв убитыми больше, чем на фронте. Да и родину-мать, свою землю-кормилицу, крепче привилегированной нечисти, всяких ложных «ценных специалистов», любили и защищали. Это известный парадокс.

Вот, оставшись без врачей, и лечили всем миром перелом бедра неосторожному подростку Алексею — уложили в постель, запретили двигаться, ведь место перелома такое было, что без специального умения в гипс его не возьмешь. Так и жил он обездвижено месяц-полтора. Худо-бедно кость срослась, а вот осколки, начавшие выходить наружу, ранили мягкие ткани, приводили к нарывам и нагноениям, опасным воспалениям и изводили Алексея болями.

Случилось так, что в доме Якова Алексеевича расквартировался какой-то немецкий начальник, а законных хозяев вытеснил в подсобные помещения, в сарай. Там хозяева сяк-так утряслись, но тут Алексей начал гореть в температуре, даже с постели не сползал.

Тогда Евлампия Пантелеевна отчаялась и пошла к немецкому начальнику — просить о помощи. Упала в ноги и заголосила:

— Спаси сына, господин начальник, помоги вылечить, а я тебе припрятанный мед, весь как есть, отдам добровольно.

— Пряталь добро от немецкий солдатен есть преступление. Мы вас за это будем немного вешать, немного стреляйт! — заорал тот начальник.

— Мы от вас не прятали, — преданно глядя ему в глаза, сказала Евлампия Пантелеевна.

— От кому пряталь?

— Его положено зарывать в землю на зиму, так все делают. А сейчас отдам, не пожалею. Истинный бог, правду говорю. Помоги только!

Поверил немец добродушию просительницы.

К счастью, как раз он-то и оказался военным лекарем. Хотя позже Евлампию Пантелеевну расстреляют прямо во дворе, аккурат под той грушей, где был спрятан мед, но сейчас ее сын Алексей был спасен. Врач осмотрел поврежденную ногу и сказал, что она неправильно срослась. Надо, мол, ломать и заново по всем правилам гипс накладывать. Какое "заново"? Кто тот гипс прежде видел?

Необходимые манипуляции немецкий лекарь проделал незамедлительно, профессионально, не жалея лекарств. Алексей и почувствовать ничего не успел. Или может, от радости, что живым останется, ему боль благом показалась? Затем были назначены уколы, и каждодневно доктор сам их ставил, приходя в их закуток, пока у больного жар не спал. А когда гипс был снят, доктор заверил:

— Будет жит. Нога беречь надо, нихт абейн, не работайт.

Короче, по всем рекомендациям больную ногу нельзя было физически нагружать и держать в холоде, в противном случае, сказано было, может развиться хромота. А чтобы лучше вышли осколки, врач накладывал Алексею повязки с какой-то неприятно пахнущей мазью. Походил Алексей с теми повязками, может, с месяц, пока все осколки не вышли, и выздоровел.

Младший брат Прасковьи Яковлевны, нареченный Петром, был похож на отца. Похож-похож, а чем — не скажешь. Яков Алексеевич был пригож и лицом и фигурой, хоть невысок, но ладен статью. А Петр красотой не блистал, оставался костлявым да худым, пока не вымахал выше среднего роста. Во все периоды развития имел слишком узкое носатое лицо, полные губы, удивительно торчащие вверх волосы, русые, волнистые и густые. Чтобы они нормально прилегали к голове, их надо было отпускать длиннее, но Петру Яковлевичу они мешали то на ушах, то на затылке, и он их остригал под мягкий полубокс, оставляя чуть более длинные пряди только впереди и на макушке. Короче, его волосы всегда взлохмаченной копной торчали вверх.

А вот держался он неимоверно приятно: просто, но с достоинством; нрава был самого безупречного — улыбчивый, даже веселый, общительный, благожелательный. Но уж кого не любил, с тем не церемонился, умел поставить на место.

Так как Петр, младший из братьев, был шустрее и выносливее Алексея, то и трудился по поручению родителей больше. Он с детства носил тяжелые ведра с водой и поил скотину, чистил коровник и конюшню, вообще выполнял самые тяжелые и грязные работы. Евлампия Пантелеевна больше всех любила своего безотказного помощника Петруся, совсем не проказника, а просто веселого и бойкого мальчишку.

Эх, ему бы полное образование дать! Да судьба сложилась иначе...

Петр Яковлевич родился, что называется, с руками и с головой, — ко всякой работе был приспособлен и проявлял склонность к наукам. Не имея высшего образования, отличался сообразительностью и обширными знаниями по вопросам, которыми интересовался.

Уже будучи взрослым, он понимал обстановку в стране, разбирался в текущем моменте, знал советскую историю и историю КПСС, главные сведения о других странах. Являясь членом партии, истово отстаивал партийную идеологию и внешнюю политику своего правительства, одобрял внутреннюю его линию. Рассуждения у него были взвешенные, обоснованные, осмысленные, зрелые, ни в коем случае не грешили эмоциональностью или бездоказательностью. Удивительно было его слушать и понимать, что обыкновенный шофер грузовой машины так хорошо и основательно разбирался в политике и здраво рассуждал о высших материях. Для советского человека это считалось нормой, просто люди разделялись на духовных и обывателей. Так вот Петр Яковлевич был, прежде всего, духовным человеком, а потом уже немного обывателем.