Дмитрий Володихин - Смертная чаша

Утащили. Кончено.

Ногайцы, спасая спасителя своего, на краткое время обрели твердость. С гиком ударили в сабли, грудь в грудь. Секлись, подставляя себя, лишь бы заградить ускользающее от русской мести Кудеярово тело. Секлись честно, без страха и слабости. Разменивали одного ногайского ратника на одного русского…

Наконец, убедившись в избавлении Кудеяра, степные конники уступили московским бойцам поле. Преследуя их, русские срубили еще пару голов, иссекли еще с полдюжины спин, а потом Дмитрий Иванович остановил их.

Дальше – нельзя. Дальше море вражеское, потонет в нем русская крупинка…

Князь Михайле Лыкову показал он ятаган, взятый с бою. Два крупных лала украшали рукоять из резной кости.

– Чья? Теребердейкина?

Хворостинин подтвердил, устало опустив веки.

– Сам?

Хворостинин отрицательно покачал головой. Что тут выдумывать? Старика Прохора Зубчанина работа, ему добыча сия и достанется…

Тогда Лыков с сожалением сказал ему:

– Вот и у меня такая ж незадача… Истинно великого человека добыли, а не я. Но я хоть хиньджал его себе забрал.

И он повертел перед носом у Дмитрия Ивановича вещью необычной и многоценной. Кто на боях седы власы заработал, тому таковая вещица сама в руку просится. Лезвие стальное, о четырех гранях, тонкое, но прочное. И… жуткое – игла, каковой любую кольчугу просквозить можно, лишь бы ткнуть посильнее. Рукоять золотом отделана с измарагдами.

Хворостинин повел бровями, мол, что за птица сим смертоубоищем владела?

– Сам Дивей-мурза. Живьем взяли, даже не подраненного ничуть. Разве токмо оземь малость разбился, когда с коня падал. Скрутил его Ивашка-Темир Шибаев сын, суздалец, из рода Алалыкиных. Много чести ему весь воинский прибор Дивеев отдавать, вот и забрал я себе хиньджал.

И тут Хворостинин все-таки отверз уста:

– Кончар.

– А?

– Не хиньджал это, а кончар.

– Вот оно как…

Славно сей день закончился: самого Дивея взяли! Да ногайского мурзу положили. Знать, жалеет Владыка Небесный русскую рать, знать, милостив к ней…

Дмитрий Иванович приник к бойнице, проделанной в дубовом щите гуляйгороднем. Он с досадою вглядывался в даль, понимая, что не отыщет следов Кудеярки, товарища своего, злой собаки, дурака… Но все-таки смотрел в то место татарского стана, куда утащили его, смотрел без нужды и без смысла; сердце князя сжималось. Отчего так вышло: обещал – и не выполнил? Мог даровать почетную, добрую смерть на брани, но вместо нее даровал жизнь темную и кривую?

Глупо…

А потом успокоился. Обидно не доделать начатого, но, должно быть, не его, Хворостинина, тут вина. Да и нет вовсе ничьей вины, и случая тоже нет. Произошел, по всему видно, суд Божий, и Господь отступился от Кудеяра.

Кому под силу противиться воле Его?

…Ты видишь двух людей с татарскими лицами, настолько похожих один на другого, что кажется, это близнецы. Но один из них – русский из Suzdal, воин благородной крови, его называют на «vich», а это у русских считается знаком рыцарского звания. Тебе русский gosudar тоже пожаловал когда-то «vich», ты тоже рыцарь. Ты имеешь право подписывать важные бумаги «Andreas Volodimerovich»… Этот воин из Suzdal… как его зовут? Ты ведь слышал… А! Temir Alalikin. Наверное, какая-нибудь помесь русского с татарином… здесь ведь не разберешь, где кончается русский и начинается татарин… У него очень воинственный вид. Руку, не снимая, держит на рукояти сабли.

Второй – самый чистый татарин, какого только можно представить. Очень знатный. Татарский knese. Как лучше называть его на человеческом языке? Принц, герцог? Фюрст? Смешно… Его зовут Divej-murza, и, как ни смешно, великого знатного татарина пленила эта obrazina из Suzdal.

Смешно. Бог смеется над русскими, Бог смеется над татарами, а заодно и над тобой, пошлым глупцом, который по какой-то чудовищной несправедливости оказался вдруг между первыми и вторыми…

На лицах обоих играют, пляшут, извиваются отблески костра.

Напротив, через костер, сидят два твоих врага. Один враг случайный, слабый и глуповатый. Мечтательный, ему бы из книг не вылезать, ему бы… впрочем, какая разница. Слабый, но все-таки враг, поскольку происходит из семьи твоих недоброжелателей. Theodor… с труднопроизносимой, ненавистной фамилией Tishenkoff. Зато другой – враг сильный и опасный, мерзавец, каких свет не видывал, злодей, отобравший у тебя невесту и беззаконно унизивший тебя. Жаль, что у русских он большой человек и тоже knese. Его фамилию тебе не забыть по гроб жизни – Khvorostinin.

Это рядом с его voivodski shatior горит костер. Это он допрашивает татарского принца.

О! Khvorostinin сделал движение рукой, обращенное к ратнику из Suzdal, мол, ступай, не надобен пока. Тот послушно удалился.

Знатный татарин усмехнулся и пробормотал нечто с дерзким видом.

– О чем это он блекочет? – спросил Khvorostinin у Theodor.

– Смеется. Вопрошает, ужели не страшишься, что сбежит он у тебя одного, безо всякой стражи? – ответил тот.

Аха, понимаешь ты, Theodor тут за толмача.

– Ответь попросту: хочет умереть быстро, может попробовать, каково бегать от меня. Потом скажи: знаешь же ты меня, Дивейка, отчего хорохоришься?

Тот бойко перевел на молвь степных варваров. Татарский принц расхохотался почти по-дружески.

И ты даже не удивлен: они тут с татарами живут чересполосно, разумеется, каждый пятый знает чужую речь.

Ты расположился прямо на земле и делаешь вид, будто очень занят собственноручным латанием прорехи. Вроде бы от тебя до собеседников не очень близко, и потому тебя не гонят. Но вечер тих, и тебе отлично слышны их речи.

На месте знатного татарина ты бы не стал испытывать судьбу: Khvorostinin сидит в расслабленной позе, но у него любое движение, даже самое легкое, выдает натуру лютого волка. Такое дается от рождения, обычному человеку дар воина, полученный в колыбели, преодолеть и повергнуть невозможно. Только поэтому ты сам покорился Khvorostinin. Разумный человек смерти искать не станет…

– Вспроси Дивейку: сколько их у крымского царя? Будут стоять с нами на съемном бою или же уйти мыслят?

Толмач заговорил с быстротою истинного умельца. Но татарин резко прервал его сердитым взмахом ладони. А потом, к твоему изумлению, заговорил по-русски чисто, хотя и с промедлением.

– Я понимаи… – сказал татарский принц. – Не надо толмач. Я тебе, коназ, не отвечать. Нет! Смерть не боюсь. Хочешь – убей… Уголья горячий так же самое не боюсь. Я тебе другой сообшыть. Если бы ты крымски цар в полон взять вместо я, то я свободил бы его… а вас, мужиков-страдников, – тут голос его наполнился высокомерием, – всех согнать бы полонники в Кырым!.. Спроси я, как бы согнал?

Khvorostinin молчал. Татарин, не дождавшись ответа, продолжил сам:

– Я выморить бы вас голод и жажда в ваш гуляй-город за пять дён… может, за шесть дён. У вас нет вода, нет еда!