Дмитрий Володихин - Смертная чаша

Как терпеть такое? Один на Москве таковой богатырь жил, с коим потягаться несоромно, один друг его сердечный, истинный, один подобный ему самому, человек-камень, зачем же сгинул он?

«Господи, Господи! Для чего прибрал Ты его? За какую вину? Скучно мне без него, Господи!»

Долго стоял Третьяк Тетерин на коленях, воссылая Богу моления, а больше жалуясь Ему на Него же. А потом смирился. Ушел человек, не вернешь его. Хорошо, хоть погребли его по-людски…

А потом поднялся и зашагал к холму, над которым возвышался стяг с ликом Пречистой, медленно волнуемый складками ветра. Ныне всё окружающее зрел он ясно.

…Поднимаясь по склону холма, Третьяк слышал обрывки разговора, который вели наверху начальные люди воинства.

Один говорил: «Нашли тело его изувеченное… не тело, обрубок. Схоронили под рогожей, смотреть на него… всё выдержал… претерпел за нас… Девлетка, хоть мы и побили его вчера, не хотел уходить… люди его… в колебании… они-то не за честь, а просто: грабить, полон в степь отгонять… мог бы и остаться… грамотка наша подложная… как видно, всякой твердости лишился… полки новгородские… сила новая… ушел Девлетка, токмо пару тысящ оставил в заслоне… а… он у тебя, Дмитрий Иванович… праведник». Другой отвечал: «Вот уж истинно: праведник у меня Федор… Невиданное дело… один же у них род, братья же они, едина кровь… но… сильный губит, а слабый спасает…» – «Слабый-то и был вправду силен…»

Кто – праведник? Что за Федор? Какая грамотка? Полусотник опричный без размышления пропускал всё сие мимо ума и памяти. Сего ему не надобно; не в его версту дела великие и тайные.

Наконец Третьяк Тетерин взошел на вершину.

– Жив! Живой! Вот молодец, – воскликнул воевода со страшно рассеченным в разных местах лицом; притом к старым бороздам добавились две свежих.

Тетерин по обычаю, отдал поясной поклон князю Хворостинину и стоящему чуть поодаль большому воеводе Воротынскому. Великие люди! Те кивнули ему в ответ.

– Михайло Иванович! – продолжал распаханноликий, ухватив Третьяка за локоть и подводя поближе. – То избавитель мой: у смертушки из самой пасти вырвал, себя не пожалел. И боец изрядный. Прошу тебя, не забудь сего воинника, возвысь его. Ты – столп царства, окажи покровительство.

– Сего дни еще предстоит нам разметать заслон Девлетки, – ответствовал Воротынский. – Назавтрее вернемся на Оку да встанем крепко. Вернутся ли татарове, не вернутся ли, а через нас им не пройти. Третьего дни пошлю гонца к государю с сеунчем да со грамоткой: кого наградить да как… И твоего спасителя, Дмитрий Иванович, не забуду, уж будь покоен. Да и тебя самого тако же. Ныне об ином хочу сказать вам… да, об ином.

Воротынский снял шелом и перекрестился.

– Так вот, товарищи мои… Кто-то из нас по роду поставлен выше, а кто-то ниже, и пока не поднесет Господь к самым устам нашим смертную чашу, считаем мы, чьё семейство летает с орлами, чьё с голубями, а чьё – с синицами… Считаем, всё считаем… Да… Глядим со вниманием, а инде и со злобою, кто боярин, кто дворянин думной, а кто городовой сын боярской, чья кровь древнее, а чья моложе. Считаем, хотя все мы – Адамово семя… Да… Но вчера инако было, и сей день – инако…

Видел Третьяк: тяжело давались слова большому государеву воеводе. Говорил князь Михайло Иванович таковое, чего от веку не говаривали в Московской державе.

– Яко глаголют многие премудрые: «Доброму началу и конец бывает добр», – такожде и сопротив: злое злым скончевается. Начали мы сечу с лютым ворогом яко равные пред единым Богом, по-доброму начали. По-доброму же стояли, никто себя не пощадил, никто за чужой спиной не схоронился. И не было в той сече среди нас ни бояр, ни дворян думных, ни городовых детей боярских, а были одни токмо воинники за Христа и за нашу землю. Потому-то и скончилось дело наше по-доброму. Может, день минет, и в сердцах наших уже не останется памяти, каково нам было стоять и умирать единым братством… Но сего дни память та святая еще при нас. Ибо говорю вам: вы братья мои… братья истинные!

Воротынский отер пот со лба. Положил левую руку на плечо Хворостинину, правую – на плечо Тетерину. А те, душами впитав замысел князя, еще не высказанный до конца, положили руки друг другу на плечи.

– Обнимемся же, братья! Ибо сегодня мы – одно… а по сути, по Промыслу Божьему, всегда мы одно, по всякий день… токмо не позволяем себе помнить таковую правду… Мы – одно, никому нас не одолеть, никому нас не переломить, потому что мы… потому что… – Голос его задрожал от волнения.

Тогда Хворостинин сказал за него:

– Потому, что мы – Русь!

И так стояли они еще долго, на холме близ речки Рожай, под стягом Пречистой Богородицы, крепко обнявшись.

В ту пору теплынь разлилась по всей Руси, от Окского берега до Соловецкого моря…

Князь Дмитрий Иванович Хворостинин одержит еще не одну громкую победу над врагами России. Царь Федор Иванович, сын Ивана Грозного, пожалует его боярским чином. Уцелев во множестве сражений, полководец уйдет из жизни мирно. Постригшись перед смертью в Троице-Сергиевой обители с монашеским именем Дионисий, князь тихо скончается от старости 7 августа 1591 года.

Жена Хворостинина Дуняша двадцать лет проживет с ним в любви и покое, родит ему дочь Авдотью да трех сыновей – Ивана, Юрия и Григория. После кончины супруга она примет иноческий постриг с именем Евфросиния, скончается 15 октября 1633 года.

Князь Михаил Иванович Воротынский и года не проживет после победы у Молодей. Он будет подвергнут пыткам и казнен по приказанию Ивана IV. Князь ушел из жизни 12 июля 1573 года в Кашине; впоследствии прах его нашел новое пристанище в Кирилло-Белозерском монастыре. Причины опалы до сих пор не ясны историкам.

Царь Иван IV вскоре после Молодинской битвы отменит опричнину. Он проживет еще 12 лет. Незадолго до смерти царь станет рассылать по монастырям щедрые пожертвования на помин души подданных, казненных по его воле. В поминальные синодики войдут тысячи имен убиенных.

Князь Михаил Юрьевич Лыков много воевал в Ливонии, прославился, возглавлял полки и гарнизоны крепостей. В 1579 году погиб в бою за крепость Сокол… но оставил после себя двух сыновей. Старший из них, Борис, станет знаменитым полководцем, дослужится до боярского чина и примет на себя роль одного из «столпов царства» при молодом государе Михаиле Федоровиче Романове.

Судьба Кудеяра Тишенкова теряется в Крыму. Достоверные исторические источники не сообщают, что он вернулся на родину. А в народной памяти сохранился образ некоего разбойничьего атамана Кудеяра, озоровавшего со своей шайкой на южных окраинах Московского царства. Связан ли Кудеяр – вожак разбойников с Кудеяром-предателем, неизвестно.