Николай Таратухин - С гитарой по жизни

Её жаркий шепот, страсть, с которой она это говорила, не позволяли мне сомневаться в том, что это не провокация. И все же, это было великое испытание моей верности молоденькой жене, которая была уже на втором месяце беременности, а я её просто обожал. Тогда я испытал странное раздвоение личности — когда плоть страстно хочет, а сознание яростно сопротивляется.

— Людочка, нет и еще раз нет! Давай останемся непорочными друзьями…

— Ну, почему же нет? Ты ведь хочешь меня, — шептала она, — указывая на мои ставшие тесными брюки. — А это что?

— А это то, что он дурак, а я уже поумнел…

Простояли мы у двери вплоть окончания серии фильма, когда гости начали звать виновницу торжества к столу. Ключи она мне отдала, и я устремился на улицу.

Я пришел домой не в девять вечера, как обещал, а в одиннадцать. Я так спешил, что решил добираться к дому не городским транспортом с пересадками, а пешком — напрямик, через дворы, минуя улицы, перелезая через какие-то заборы, отбиваясь от собак. Вид у меня был ужасный. Весь в извести, с царапинами на лице от веток деревьев, хлеставших меня и мешавших продвигаться. Заявился с большим опозданием, но мог смело смотреть в глаза своим жене и теще. Они меня ждали и очень переживали: «Не случилось ли со мной какого-нибудь несчастья»? О том, что со мной могло случиться счастье — я промолчал.

Зоя обработала перекисью водорода мои царапины на лице, и мы улеглись спать на нашей маленькой кровати в малюсенькой комнате. Обнимая свою жену и засыпая, я почему-то раз за разом повторял слова какой-то песни: «Ты долго меня ожидала — минуты свиданья лови, и к милой с турецкою раной приплыл я на голос любви».

Свою супругу я любил очень крепко, и меня не соблазнил бы тогда никто. А к Людмиле через некоторое время, наконец, окончательно вернулся супруг, и ее семья стала полной. Так было угодно всевышним силам.

После того, как мы переехали от тещи в собственную квартиру, Судьба вновь приготовила мне испытание. Дом — обыкновенная пятиэтажная «хрущевка» — был недавно сдан в эксплуатацию и находился на окраине города, на самом краю поселка Гидростроителей. Жители нашего дома знали друг друга в лицо, жили дружно. Мы с Зоей дружили не только с соседями по своей лестничной клетке, но и с семьей из соседнего подъезда. Хотя, нужно сказать, что это была неполная семья. Мать, женщина лет около пятидесяти, ее дочь Людмила с маленьким сыном. Муж Люды, молодой лейтенант, погиб на учениях два года назад. Им дали квартиру в этом доме тоже от военкомата.

Люда номер два была не просто красивая, она была очень красивая: натуральная блондинка с густыми черными бровями на идеально чистом от всяких родинок лице. Но больше всего ее украшали темные пушистые ресницы, обрамлявшие удивительной голубизны глаза. Взглянув на нее однажды, невозможно было удержаться, чтобы вновь и вновь не смотреть на это потрясающее создание природы.

Мы часто ходили к Людмиле в гости, и они с матерью часто бывали у нас. Как это бывает в новом доме, то сантехника выйдет из строя, то электрические розетки начнут выпадать из своих гнезд, и всюду нужна мужская рука. Будучи тем самым мужиком на две семьи, я никогда не отказывал в помощи Людмиле.

Задумали мы с ней на своих балконах сделать полочки для посуды и разной домашней утвари. Для этого дела нам нужны были доски. В окрестности их было полно. Здесь шла интенсивная застройка поселка. Каждый строящийся дом обносился забором из досок. По завершении строительства очередного дома некоторые секции этих заборов падали и лежали в густой траве, которая порой была едва ли не выше самих заборов. Мы с Людой решили воспользоваться разгильдяйством строительных организаций, экспроприировав у них немного этих досок. В общем, как поется в песне, «была бы только ночка, да ночка потемней…».

В одну из таких ночей, надев спортивные костюмы, мы отправились за досками. Я взял с собой фомку, и мы растворились в густых зарослях амброзии. Приблизившись к нескольким лежащим на земле секциям, я стал отдирать доски от поперечных перекладин. Скрежет поднялся неимоверный, проснулись собаки и, наверное, сторожа. Сложив около десятка оторванных досок в кучу, мы решили прислушаться к результату нашей шумной деятельности. Легли на поваленную секцию и стали смотреть в бездонную даль темного, усыпанного звездами южного летнего неба. А вокруг стояла, если не мертвая, то полуживая тишина. Я знал плохо астрономию, и Людмила очень толково стала мне показывать разные созвездия. Увлекшись ее рассказом о Стожарах, я «нечаянно» подсунул руку под ее голову и привлек к себе. Она смолкла на полуслове и вдруг так прижалась ко мне, что я на миг забыл о цели нашего вояжа.

— Кто-то идет, — прошептала она испуганно.

— Это собаки, — успокаивал я её.

— Коля, я так боюсь, мне страшно…

Прижавшись к друг другу, мы затихли. Её лицо приблизилось к моему, губы наши вот-вот должны были соприкоснуться, а может быть и соприкоснулись, и не только соприкоснулись, а мои руки уже находились за границей дозволенного. Я чувствовал, что «крышу» начало сносить у нас обоих… Люда находилась в состоянии какого-то оцепенения. Без всякого сопротивления послушно приготовилась мне отдаться… Я в бога не верю, наше поколение воспитывалось в духе атеизма. Но я верю в Судьбу, в то, что некие сверхъестественные силы управляют нами и посылают нам раз за разом какие-то испытания. Вот и сейчас мне показалось, что эти силы опять посылают мне женщину-искусительницу под одним и тем же именем. Как от раскаленной плиты отпрянул я от Людмилы. И мы вернулись к «нашим баранам», то бишь к доскам.

Иногда от свершения того или иного поступка получаешь моральное удовлетворение, но порой не меньшее удовлетворение испытываешь и от несовершения того, что может сильно повлиять на твою жизнь. В этот момент я мог совершить поступок. Я его не совершил. Я не знал, какие могут быть последствия от этой мимолетности — я испугался наказания Судьбы. У меня теперь было все: молодая жена, маленький ребенок и второй в проекте, который должен вот-вот родиться, квартира, и лишиться всего этого я боялся. Поэтому, придя домой, я заснул с чистой совестью.

Впрочем, Судьба все же погрозила мне своим пальчиком. Был конец августа 1976 года. Моя жена только-только родила сына и находилась еще в роддоме. Ко мне пришел мой друг Александр, мы отмечали это событие. Трехлетняя дочка играла в соседней комнате. Вдруг погас свет и раздался ее отчаянный крик. Вбежав в комнату, увидели воткнутый в отверстия электророзетки обеими концами пинцет и перепуганное дитя. Пинцет — это короткозамкнутая электрическая цепь, и ток пошел по пути наименьшего сопротивления, не причинив ребенку удара, но волдыри от ожога на пальцах появились. Я уже имел опыт борьбы с ожогами, поэтому все обошлось. Но испугалась она сильно. А я подумал о судьбе и мысленно дал клятву больше не искушать её. С Людмилой мы остались хорошими друзьями и никогда не вспоминали о нашем порыве. Впоследствии она очень удачно вышла замуж.