Вениамин Додин - Площадь Разгуляй

Выше, вкратце рассказано было об участии Абеля и Бабушки в финансировании строительства железных дорог за рубежами России. Но и здесь, внутри границ России, многие дороги сооружались на кредиты их банкирского дома. Из девяти с половиной тысяч километров железных дорог, построенных в 60-х — 70–х годах, не менее трети возведено было на кредиты Розенфельда. Но человек этот, отличавшийся мертвой хваткой в делах, никогда с жульем не связывался. А железнодорожное строительство в России (и, верно, не только в России) оказывалось полем деятельности всяческого уровня преступников. Осмотрительный делец, действовавший только наверняка, Абель Розенфельд взял на службу известного московского сыщика Смолина, уважаемого уголовным миром России за справедливость, и начальника московской сыскной полиции, ее основателя (в 1881 г.), легендарного Эффенбаха. Они и старый друг Абеля Кронеберг — правительственный инспектор железных дорог — составили для Розенфельда досье на весь околожелезнодорожный мир жулья. И когда Юлий Исаакович Гессен, «папа» (или Крестный отец) южно–русского клана дельцов, с некоторых пор находившийся на крючке у сыскной полиции и лично Эффенбаха, вместе со своим братом Борисом Юльевичем, недавно закончившим дела на строительстве Виндавской дороги, предложил ему участие в финансировании прокладки вторых путей Курско—Харьковско-Азовской железной дороги, Абель наотрез отказался. По досье на Гессенов, разбойничавших прежде в Молдавии и на юго–западе Украины, здесь, в по–дельниках у них, (или в ведущих, что точнее) состояли известный вор барон Отто Федорович ганн. И его собутыльник, как, впрочем, и собутыльник самого императора, генерал–адьютант Черевин (начальник охраны царя), «направляемые» Иваном Станиславовичем Блиохом.

…Известно, что 17 октября 1888 года царский поезд, в котором вся семья Александра III возвращалась из Ливадии в Санкт—Петербург, потерпел крушение недалеко от небольшой станции Борки под Харьковом. Семья императора, слава Богу, не пострадала. Но из царского сопровождения на месте катастрофы погибло 19 человек и 14 были тяжело ранены…

Конечно же, возникли слухи: крушение дело рук революционеров! Ведь не так давно, в 1881 году, убили Александра II.

Произошло — до и после Борков — ряд тоже известных покушений на жизнь августейших особ. Однако сам министр внутренних дел нашел, что обстоятельства дела не допускают намека на политическое преступление. А комиссия под председательством Анатолия Федоровича Кони установила, что как это ни парадаксально, но грубейшие нарушения правил производились по личному указанию тех, кто отвечал за безопасность движения царского поезда — министра путей сообщения Посьета, главного инспектора железных дорог Шернваля, начальника личной охраны царя генерал–адьютанта Черевина. Министр Посьет, угождая сановным лицам, желавшим ехать в свите царя, давал распоряжения на присоединение дополнительных вагонов. Он не возражал и тогда, когда Черевин требовал от машиниста держать максимальную скорость в пути. Вместе с тем, участок дороги Тарановка — Борки, где разыгралась трагедия, был поспешно, без соблюдения установлений министерства, буквально набросан Блиохом летом 1886 года. И к осени 1888 года был уже непригоден к эксплуатации. Следственная комиссия нашла, что с целью незаконной прибыли Блиох не соблюдал строительных правил. Шпалы укладывал негодные. Песок заменил шлаком. Рельсы использовал из «отброса» — с кавернами и пустотами. Одновременно комиссия обнаружила невероятного масштаба приписки объемов работ. Поэтому Кони организовал ревизионную группу, внутри комиссии. Она должна была точно установить объемы списанных сумм, не подтвержденных работами.

Вместо больного Розенфельда работа ревизоров направлялась Бабушкой. Быстро было установлено, что вместе с широко гребущим строителем дороги Блиохом, солидно загребали друзья… великикого князя Сергея Александровича! Окружение этого пострела поспевало и здесь. Все бы ничего — тогда, как и всегда, все воровали. Но член подкомиссии Смолин увидел причину катастрофы не в этом. Допрошенные им и Эффенбахом Иван Блиох и Юлий Гессен (который, вместе с братом Борисом, был привлечен к суду еще за Московско—Виндавские шалости) показали (далее — по С.В. Брыкину. В. Д.) следующее. В присутствии их и еще нескольких свидетелей, инженер–путеец Федор Оттович Таух, отвечавший за возведение мостов и труб на строительстве дороги, и имевший возможность каждодневно наблюдать за ходом строительных работ и свои наблюдения заносивший в специальные ежедневные журналы (переданные им министру!), во время встречи с великим князем Сергеем Александровичем доложил Его высочеству о безобразиях, совершаемых строительными подрядчиками. И о неизбежных в связи с этим трагических последствиях. Великий князь, инспектировавший строительство именно из–за особого значения прокладываемого участка дороги, обещал Тауху немедленно сообщить Его величеству о рапорте и распорядиться о наказании виновных. Но не только не сделал этого, но приказал немедленно уволить излишне беспокойного инженера. Ужаснувшись подлости августейшего лица, Таух покончил с собой. Однако он успел составить и отправить на Высочайшее имя официальный служебный рапорт с подробным изложением случившегося.

Царь приказал случай этот всенепременно расследовать.

Испросив Высочайшей санкции, Анатолий Федорович Кони, вместе со Смолиным и Эффенбахом, посетил Великого князя Сергея Александровича. Встречу и разговор с Таухом тот гневно отрицал, обвинив покойного во лжи и фальсификации. Анатолий Федорович показал ему протоколы допросов Блиоха и братьев Гессен. Великий князь, несколько поостыв, и эти показания отмел: «Жидам веры нет!».

Смолин предъявил ему протоколы допросов еще пятерых мастеров–путейцев и двух жандармских офицеров — Воскобойникова и князя Шувалова, также присутствовавших в кабинете начальника станции при разговоре Тауха с великим князем… Сказавшись больным, Сергей Александрович рандеву прервал…

Тогда прямой до грубости, — он привык дело иметь тоже с прямыми и честными уголовниками, — Смолин заявил комиссии: «Исходя из натянутых отношений между августейшими братьями — Александром и Сергеем, — я делаю вывод о преступной преднамеренности открывшихся безобразий на изучаемом комиссией участке пути следования царского поезда и о преступном же сокрытии их от наиболее заинтересованной Особы».

Заявление Смолина повергло Кони в шок: теперь от него требовалось или категорически опровергнуть версию Смолина, или полностью ее поддержать, — дело оборачивалось подозрением на покушение…