Софы Сматаев - Песнь моя — боль моя

Ясачники, словно потеряв дар речи, повернули своих коней. Казыбек проводил их печальным взором, а потом обратился к Жумабеку:

— Жумеке, грабители не образумятся. Эта темная сила мешает нам на каждом шагу. Я вам вот что посоветую: Жомарт-батыр очень достойный человек, переезжайте к нему и не мешкайте с этим. Передайте ему от меня привет. И ты, Тынышбай, замолви за него слово. А когда придет время проливать вражью кровь за правое дело, ты встанешь в наши ряды. Не тужи, сын земли казахской! — Казыбек похлопал Жумабека по плечу.

Тут из землянки вышла девочка лет десяти, в руках у нее была чашка с айраном. Доброта детского сердца сквозила в этом желании угостить бия перед дальней дорогой. Казыбек пригубил айран, потом, наклонившись, спросил девочку, как ее зовут.

— Аршагуль, — улыбаясь, ответила она.

— Раскрой свои ладони, дочка Аршагуль, я благословлю тебя.

Все, стоявшие рядом, раскрыли ладони.

Обращаясь только к этой маленькой черноглазой девочке и ощущая в сердце внезапно вспыхнувшее отцовское чувство, Казыбек вдохновенно начал произносить слова благословения, которые неожиданно для него вылились в стихи:

Сказав это, Казыбек провел ладонями по лицу и дернул на себя повод коня.

Маленькая Аршагуль все смотрела на бия сияющими смородиновыми глазами; она не поняла слов этого взрослого умного человека, но они запали в ее детское сердце. Бережно приняла она из рук одного из джигитов деревянную чашку — тостаган…

…К полудню путники достигли каменных стен Туркестана. Над четырьмя воротами возвышались четыре караульных башни. Они долго ехали по узким улицам вдоль глинобитных стен. Низкие дома под черепицей, серый камень, серое небо. Редко попадались прохожие, только ребятишки на дувалах. Лишь подле базара толпилось множество людей.

— Улицы — как ручейки вылились в большое озеро, — сказал Тынышбай, поравнявшись с Куатом.

— Неужели твое бесстрашное сердце испугалось городского шума? — пошутил тот.

— Мы степняки, что у нас общего с городскими?

— Ты можешь здесь купить себе невесту.

— Разве купленная жена украсит мою юрту?

— Тогда завоюй любовь какой-нибудь девушки.

— Девушка, достойная моей любви, не может продаваться на рынке невест.

Вскоре их обступила пестрая толпа, от разноцветных одежд рябило в глазах. Эти люди собрались сюда со всех концов света. Одни были смуглы и чернявы, другие — светловолосы. Торговцы из Хорезма и Бухары, продавцы шелка из Китая, ювелиры из Самарканда, русские купцы, работорговцы и ковровщики Хорасана, казахские скотоводы и ремесленники — всех можно было встретить тут. Попадались даже аравийские бедуины. Немало было татарских и башкирских кустарей. Стоял гомон разноязычных голосов, каждый до небес расхваливал свой товар, стараясь сбыть его.

На широких прилавках сверкали горы шелка, драгоценные каменья, золотые изделия, серебряные сервизы. Дурманил запах фруктов, дразнил аромат дымящегося плова, поджаренного кебаба.

На другой стороне базара можно было увидеть чуть ли не отары овец, племенных коней, десятки верблюдов. Их тоже привезли на продажу.

Над базаром высились лазурные купола мечети Ходжи Ахмета Яссави. Путники направились к ней. Подъехав, они попридержали своих коней. Служители мечети, узнав Казыбека, подобострастно ухватились за его повод. Его спустили на землю на руках. Главные ворота медленно раздвинулись и распахнулись настежь. Куат и Тынышбай изумленно рассматривали инкрустацию на дверях. Массивные ручки были из чистого серебра. Двери были украшены тремя львиными головами из бронзы. Казалось, львы были готовы вцепиться друг в друга.

Из центрального зала гости прошли в просторную кухню — казанлык. Тынышбай очень удивился, увидев огромный, в рост человека, казан.

Казыбек вытащил из нагрудного кармана слиток серебра и бросил его в казан. Затем они вышли на улицу.

У мавзолея Куат и его сверстники отделились от группы Казыбека и остановились на ночлег в другом месте.

После полудня ветер переменился. Погода быстро испортилась, как портится при варке самодельное мыло. Ледяной ветер крепчал. Подъем на рассвете, безлюдная степь утомили путников, повергли их в уныние, они молча уставились в хмурое небо. Огромные неповоротливые тучи накатывались друг на друга, напоминая ледоход. Мороз пощипывал щеки.

— Как бы не пошел снег.

— Скорей бы добраться до родника.

— А мы правильно едем?

Смутная тревога заставляла их то и дело оглядываться по сторонам; казалось, с заходом солнца сумрак окутал не только степь, но и их одинокие души.

Казыбек верил в своих джигитов, не раз проезжавших здесь, знавших каждый бугорок, и молча ехал в середине небольшого отряда. Все оцепенело в нем, клонило в сон. Иногда его взгляд скользил по мерзлой дороге, в душе смутно колыхались воспоминания. Они уже объехали Голодную степь и теперь приближались к реке Сары-су. Если не подведут их скакуны, до зимовья в Улытау оставалось всего три дня езды. Чем ближе был родной аул, тем больше тосковал Казыбек по дому. У него начался кашель, глаза слезились от ветра. Чтобы как-то побороть нездоровье, он в который раз уже думал о ханском диване, о сходке на Пепельном холме.

«Жети-жаргы» — так называется принятый диваном свод. Семь законов… Судейские правила по всем видам тяжб. А у казахов этих тяжб больше семидесяти. Разве все их охватишь? Сколько земля стоит, существуют земельные тяжбы, иски насчет скота и вдов. Как говорится — чем дальше в лес, тем больше дров. Стараемся вникать во все тонкости, мирить стороны, а как до конца все это распутать, один аллах ведает! У ойротов существует закон «Цааджин бичиг» {43} 43 «Цааджин бичиг» («Степное уложение») — законодательный кодекс, составленный в 1640 г. джунгарским Батор-хунтайши. . Это очень жестокий закон. Но не будет единства без жестоких законов. И распоясавшихся султанов к порядку не призовешь. В хватке Абулхаиру не откажешь. Но его хваткость оборачивается бесчестностью. Он кочует отдельно от других, сам себе голова. Взгляд у него лукавый, но вряд ли он затевает что-то путное. Тауке прибегает к крутым мерам, чтобы пресечь наглость и самоуправство султанов. Но сам он похож на канатоходца, чей балаган вот-вот расползется по всем швам. Если мы хотим прекратить кровопролития и междоусобицы, надо стремиться к общей цели. Пока мы ее не обретем, не рассеются над нашими головами тучи. Могущество русских все возрастает. Говорят, они разбили своего северного соседа — Шведское царство. Чего мы добиваемся, постоянно ссорясь с русскими? Разумно ли это, когда мы можем опереться на них и вернуть свои земли, захваченные ойротами? Абулхаир как бельмо у нас на глазу. Вот недавно угнал скот на земле башкиров. Неужели он забыл колыбельную матери, где поется, что нет большего сокровища, чем мирная спокойная жизнь? Неужто ему хочется, чтобы наша богатая страна обессилела от постоянных раздоров?»