Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях - 2

– Ну и? – после длительной паузы спросил он друга.

– Что? – не понял Лев Александрович. – Это все! Чего еще ты от меня ждешь?

– Ну, наверно того же, чего и Елизавета Андреевна не дождалась, – парировал Савва.

– Чего же это? – ноздри Льва Александровича стали вновь раздуваться, период смирения подходил к концу.

– Ты, Левка, со стороны все это послушай, прошу тебя, – Савва вздохнул. – Ты действительно, кажется, испытываешь к этой девочке… Э-эээ… Потому и дуришь так! Не веришь в себя, не веришь в ее чувства. Ты о чем с ней говорил? Ты ей, что любишь, сказал? Что без нее жизнь твоя пустая, сказал? Ты не брыкайся, дослушай! Представь себе.. Э-ээээ.. Да вот хоть меня! Как много лет назад прихожу я к моей Февроньюшке да при ее родителях этак и брякаю: «Вот Вам, Феврония Киприяновна, кусок золота, любите меня за это – большого и хорошего!» С тех пор и живем душа в душу?

Лев Александрович представив, как Савва плюхает на стол огромный самородок, не выдержал и рассмеялся.

– Ну, слава Богу! – перекрестился Мимозов. – Стронулось с места!

– Ничего не стронулось! – Лев Александрович снова стал серьезен. – Уж каков был разговор, того не вернешь. Насильно мил не будешь! Завтра же подам в отставку. Как раз к следующему сезону кого нового на мое место и подберут. А сам уеду. Решено.

– Дурак ты, Левка, – устало махнул рукой Савва и стал озираться вокруг себя. – Ну, на вот тебе тогда. Все думал отдавать, не отдавать? Нет! Пока ты свою гордыню не переборешь, не видать тебе счастья, как своих ушей! Не видать…

– Хватит философствовать! – Лев Александрович протянул руку. – Чего отдать-то хотел? Не отвлекайся!

– Вот! – отыскал Савва. – Оказывается, сижу на ней! Из Москвы тебе привез. Читай последнюю страницу с объявлениями.

Лева взял протянутую газету и перелистал на указанную полосу. После минут трех тишины, он отложил прессу и внимательно посмотрел на друга:

– Ну, вот и подсказка! Все по моим мыслям складывается. Давно конкурс объявлен?

– Да нет, третьего дня номер. Ты же о чем-то подобном после Петербурга говорил, так?

– Так, Савва! Так! – в глазах Льва Александровича разгорелись азартные огоньки. – Только это не переделка бывшего дворца под музейные нужды. Это же все с чистого листа! Ты понимаешь? Храм искусства! С залами, с хранилищами, с исследовательскими отделами! Вот это проект, так проект! С губернаторской поддержкой, с реально выделяемым участком, с правом воплощения самому победителю. Тут есть за что бороться! Спасибо тебе, друг! Все. Все правильно, Савва! В Москву.

– Ну, гляди, – Савва все еще надеялся переубедить упрямого приятеля. – Проектов еще сколь будет в жизни… Э-эээ… А вот Лиза Полетаева – она, брат…

– Лиза – она единственная! И закончим на этом, – твердо оборвал его Лева.

– Ты бы не мне! – Савва смотрел на друга сочувственно. – Ты бы ей это говорил!

Лева промолчал, всем видом показывая, что разговор окончен.

– Ну, так и хватит об этом, – согласился Савва, сказав уже все возможное. – Только не могу тебя обрадовать, сам-то я в Москве теперь, видимо, редко объявляться стану. Ну, может, оно и к лучшему, что ты там будешь – за моими хоть приглядишь…

– То есть как это? – ошарашенно спросил Борцов. – Как понимаю, супруга твоя в будущем месяце разрешиться должна?

– Ну, пока подготовительные работы идти будут, то с семьей побуду. А то там долгонько запрягают – лишь к Рождеству должны Совет утвердить. Да раньше! Раньше надо! – неизвестно кого упрекал Савва Борисович. – Сейчас уже надо договора заключать. Чугун! Шпалы, лес! Пока не прознали, да цены не взвинтили. А уж к лету…

– Да что к лету-то? – ничего не поняв спросил Борцов. – Говори толком!

– А толком, Левушка, что назначили мне направление деятельности моей на ближайшие годы. Был я у министра. И дал согласие. Собрал он меня, да еще пяток деловых господ, ты их всех наперечет знаешь. Да и предложил нам – при поддержке государственных инвестиций, капитал наш да знания вложить в строительство железной дороги.

– Так разве мало тех дорог? Вон сколь настроили. Да и по сей день ведут! Как же это, Савва? Где?

– Там, как раз еще нету, Левушка, – Савва понизил голос, как будто кто-то мог их подслушать. – Тебе по секрету скажу! Еще летом был тайный договор подписан. Наш с китайцами. Теперь на Амур поедем, к ним рельсы тянуть станем. Но! Левка! То, покуда, государственная тайна!

– Савва, мог бы и не говорить! – Лева налил им обоим, они чокнулись и выпили молча. – Тогда все одно к одному складывается. И – с глаз долой из сердца вон. Надо уезжать мне отсюда, не спорь.

– Я не спорю, – миролюбиво отвечал Савва, но слово последнее оставил за собой. – Поживем – увидим!

***

Васенька фон Адлер явился в дом Удальцовой просить у нее руки племянницы. Явился пафосный, кажется, слегка подогретый для храбрости шампанским. С Таней он предварительно ничего не обсуждал, поэтому ее как раз не оказалось дома при этом его визите. А тетушка его приняла, говорила вежливо, но согласия не дала.

– Душа моя! – Гликерия Ивановна откинулась на спинку удобного кресла и рассматривала соискателя как экспонат в музее, жаль, что не носила лорнета. – А что за спешка? И почему, друг мой, Вы явились без Вашего дядюшки? Он-то как относится к Вашим матримониальным прожектам?

– Двадцать первого числа месяца ноября этого года мне исполняется двадцать один год! – поручик щелкнул каблуками. – Дядюшка сложит с себя опекунские обязанности, а я вступлю в дееспособную жизнь. К тому моменту желаю иметь согласие Татьяны Осиповны, дабы тут же организовать и семейный уют.

– Ах, оглушил, голубчик! – Удальцова поморщилась. – А как же Ваша служба?

– Тотчас после вступления в наследство, намерен подать в отставку! – продолжал рапортовать фон Адлер.

– Ну, так давайте отложим, – Удальцова не желала портить отношения ни с кем, но и серьезно отнестись к такому предложению возможности не имела. – Обживитесь пока в мирской жизни, оглядитесь. Вы еще так молоды! Я ведь, друг мой, даже опекуном моим племянникам никогда не была. Вот явится по зиме генерал, к нему, дружочек, и обращайтесь. У Татьяны батюшка родной имеется, Вы уж обождите, будьте любезны.

Фон Адлер откланялся и ушел не солоно хлебавши. Рассказывая после о его визите Татьяне, тетка так красочно изображала его смятение, что Таня заливалась смехом.

– А почему, все-таки, Вы ему отказали, тетушка? – все еще смеясь, спросила Таня.

– Да ты не жалеешь ли о том, душа моя? – удивленно спросила тетушка.

– Нет, что Вы! Мне просто интересны Ваши резоны! – Таня задумчиво посмотрела в потолок. – Все-таки барон. Наследство.

– Ну, так что, что барон. Тебе с человеком жить, не с баронством.