Инга Кондратьева - Девятая квартира в антресолях - 2

– Ну, так куда ж ему в город без документа! – сокрушался Николай. – Спасибо, что хоть там хозяин никаких бумаг не спрашивает. Эх, мне бы еще самому где-нибудь пристроиться! Хотите я, пока делать все равно нечего, Мнацика сам учить стану, за так? Вы только ему чернил и тетрадок купите?

– Ну, давай попробуем.

Они помолчали. Сыновья дяди Агаси работали где-то в самом городе, не в порту. Николай спросил где. Оказалось – в посольствах. Тоже грузчиками, но совсем другого качества. И работа не такая грязная, и авралов почти не бывает, и платят лучше.

– А что ж Затик ваш? – Николаю хотелось поболтать хоть с кем-то, друг, приходя с работы, валился без сил, а еще затемно он и такие же работники из Галаты спешили на баркас, перевозивший их через Золотой Рог в центральную часть города.

– А Затик всего год в Константинополе, – отчего-то осунувшись, отвечал хозяин. – Все будет со временем. Он-то как раз учился, ему место получше обязательно найдется. Пусть приживется здесь.

– Он из дома на заработки приехал? – настойчиво продолжал расспросы Николай, не замечая перемены настроения хозяина. – У вас всегда такие большие семьи! А он тут один. Где вся его семья? В другом городе?

– В другом городе, – еле слышно прошептал дядя Агаси. – Была в другом городе. Теперь нету. Убили всех.

Он встал и молча ушел в дом. А Николай еще долго сидел под раскидистым деревом, крона которого даже в жаркий день создавала островок прохладной тени на раскаленном дворе, и тер лоб, коря себя за бестактность.

***

Успехи Мнацика были столь красноречивы и скоры, что вызывали неподдельную гордость всех домашних, хоть сами они не понимали ни слова из того, что болтал мальчик на иностранных языках. Артика тоже никто не гнал с уроков, но посидев пару раз с учителем и благодарным учеником, он взмолился, и его отпустили гулять. Совершенно не завидуя достижениям родственника, он снова носился с мальчишками по пыльным улочкам или околачивался на берегу, наслаждаясь вольной жизнью, где все понимали друг друга и без нудного писания непонятных закорючек на бумаге. Он непрестанно рассказывал приятелям о способностях Мнацика, превозносил учителя и всячески восхвалял их домашние перемены с воцарением в доме двух русских гостей. А Митю все дети в округе знали напрямую и полюбили мгновенно. Взрослые тоже не могли отказать себе в удовольствии похвастаться неожиданно раскрывшимися дарованиями одного из мальчиков, и со слов дяди Тиграна вся обслуга австрийского, а из рассказов дяди Тевана российского посольств была осведомлена об армянском вундеркинде.

Слух дошел и до личного помощника первого драгомана русского посольства. Он, как-то выходя вечером, не удержался, и подошел к Тевану.

– Правду ли говорят о твоем племяннике, Теван? Что будто бы он, ничего не зная до того, вдруг взял, да сам языку за три дня выучился?

– Врут, господин Денисов! Не племянник он мне, а брат родной. И не за три дня, а за три недели. И не сам, а нам Господь хорошего учителя послал.

– Кто таков?

– Русский.

– Приведи мальчика. Я сам – переводчик, мне любопытно. Я его поспрашиваю, не возражаешь?

Теван Мнацика привел, экзамен тот выдержал с достоинством, и Денисов захотел познакомиться и с его толковым учителем. Они сошлись с Николаем и вскоре стали приятелями. Чуть лучше узнав нового знакомого, Рихтер поведал ему историю их одиссеи и под секретом доверил нынешнее положение друга, надеясь на порядочность Денисова. Тот в полицию не пошел, но объяснил Николаю трудности восстановления документа именно здесь, за границей. Но помочь в переправкой в Россию обещал, это возможно было и со временной бумагой. Он велел передать другу, что не дело прятаться, а надо явиться к властям с повинной, все решаемо, правда о работе и заработке на время придется, видимо, забыть. Но зато он обещал найти учеников Николаю.

Так прошел месяц и второй. Приятели пока думали над предложением Денисова, работали оба, расплатились за жилье с дядей Агаси, да и их накопленная сумма увеличивалась на глазах. И тут случилась беда. Заболела Сатеник. Она мучилась от боли в животе, местный лекарь выписывал ей какие-то порошки и капли, но они мало помогали, а на вторую ночь стало совсем худо. Слыша ее стоны, уже начинавшие переходить в крики, друзья не выдержали. Митя взял Николая за грудки и потряс как грушу.

– Они загубят ее, понимаешь ты? Как же ей больно! Что делать? Что делать, Николай?

Николай молча стряхнул с себя могучие Митины кулачищи, так же молча полез в укромное место и, вынув из тряпицы пару бумажек, скрылся в ночной тьме. Через некоторое время он вернулся с русским доктором – благодаря рассказам Денисова, он знал теперь почти все места проживания соотечественников в этом городе. Врач осмотрел больную, обругал ее родных за упущенное время и, видя в их глазах лишь слезы и ужас, вновь обернулся к приведшему его Николаю.

– Молодой человек! У нее уже перитонит, понимаете ли Вы, что это такое! Не мотайте головой, это был вопрос чисто риторический. Нужна срочнейшая операция, никаких гарантий я Вам дать не могу, все в руках божьих. Но, пока есть хоть какая-то надежда, надо бороться! Остается только молиться.

– Что он сказал? – заглядывая в глаза мужу, по-армянски спросила тетя Люся.

– Он велел молиться за нашу девочку, – отвечал тот, бледнея.

– Вы понимаете, что это не Россия, тут нет богаделен? – уже более спокойным тоном продолжал врач. – Я учился у Домбровского , видел подобное, но сам не оперировал ни разу. Возьмусь, конечно. Но! Операционная, анестезия, ассистенты. Тут за все надо платить.

Митя метнулся наверх, и через минуту в руках у доктора оказалась тряпица и все, что в ней оставалось. Митя подхватил девушку на руки и только спросил:

– Куда нести?

– В город! В город, молодой человек!

Тут же Тигран с Теваном разбудили соседей, и через десяток минут баркас был готов к отплытию. Сатеник спасли. Она долго и мучительно выздоравливала, но было ясно, что самое страшное миновало. Она теперь смотрела на Митю совсем другим взглядом, часто вздыхала, наблюдая из окошка, как он поднимается к себе наверх, и никак не могла забыть его крепких объятий, когда он нес ее на берег. А Митя ничего не замечал. Дядя Агаси в первое же утро после успешной операции сам поднялся к проспавшим до полудня друзьям.

– Низкий поклон вам, сынки. Теперь я ваш должник. По гроб жизни моей должник. И денежный долг отдам! Вы не раздумывая все достали, спасая мою дочь, я тоже долго раздумывать не стану. Все продам, а отдам. Живите сколько хотите, здесь, у моих родичей, у друзей моих родичей, везде, где меня помнят и знают. Вы теперь – члены моей семьи. Я все сказал.

Друзья, конечно же, не позволили дяде Агаси «все продать», понимая, что выложить такую сумму сразу он просто не может. Тем более, что восстановление здоровья Сате тоже требовало немалых затрат, а «кормить семью надо» и этого вовсе никто не отменял. И хоть за жилье им теперь платить было не нужно, перспектива возвращения домой отодвигалась на неопределенное время. Но приятели об этом не жалели. Сате уже часто напевала что-то в своей комнате, и ее ангельский голосок опровергал всю ценность денежных знаков. Во двор она пока не выходила.