Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

В тот же вечер принесли Куща, и тоже — с ранением в живот.

— Нужно делать дренаж, сильное внутреннее кровотечение, — сделала вывод, осмотрев раненого, Мурка.

— Так делайте! — Его товарищ с позывным, кажется, Грэг, сжав губы, смотрел на медсестер.

— Я не могу, не умею. Я не хирург. Его нужно эвакуировать. По­стойте, я сейчас... — Мурка отошла в сторону и быстро переговорила по телефону, связь еще пульсировала — Я сейчас звонила род­ственникам женщины, она тоже ранена в живот, местная, мы ей здесь немного помогли... Ее в Харцызск вывезли, в больницу, сейчас все уже хорошо. Они согласны вывезти меня с Кущом на своей машине. Я к Филину пойду!

Мурка побежала искать Филина. Тот не настроен был долго разговаривать: выслушал и сказал: «Нет!»

— Ну почему — нет?! Почему — нет?! Кущ умрет, вы это понимаете? Ему срочно нужна операция! — объясняла Мурка, но командир был неумолим:

— Вас поймают сепаратисты и убьют обоих.

— Нас вывезут местные, на своей машине. Мы Куща переоденем, я скажу, что я — его жена... У меня есть платье, я взяла с собой, белое, с бретельками.

— Ты взяла на войну платье? — удивился Филин. — Зачем?

— Не знаю, — пожала плечами Мурка. — Оно места мало в рюкзаке занимает. Вдруг пригодится? Выпустите нас, ну, пожалуйста!

— Нет. Вас там убьют, а тут лечить бойцов некому, — Филин не уступал.

— Он же умрет! — крикнула Мурка, но командир уже не слушал ее, увлеченный чьим-то докладом.

Мурка развернулась и понуро пошла назад. Она всхлипывала и прикрывала, вытирая ладонью, слезы, стараясь, чтобы никто не заметил ее слабости. Она прекрасно понимала, что Кущ обречен на медленную мучительную смерть. И то, с каким хладнокровием его приговорил Филин, не дав даже маленького, даже малюсенького шанса на спасение, угнетало и бесило ее.

— Что? — спросил Грэг. — Разрешил?

Мурка отрицательно мотнула головой:

— Ты — его друг?

— Нет. Я просто ближе всех оказался, наложил повязку и притащил сюда.

Кущ умирал шестнадцать часов в ужасных муках. Все это время Мурка по возможности не отходила от него.

— Спаси меня, девочка! Спаси меня, пожалуйста! — просил боец. — У меня дома дочке семь месяцев. — Иногда он плакал. Тихо, уткнувшись небритым закопченным лицом в одеяло, чтобы никто не слышал. Мурка знала, что плачет Кущ не от боли, хотя ему, должно быть, очень больно, а от бессилия и понимания, что смерть неизбежна и спасения нет. У него были очень выразительные серые глаза и густые черные брови. Ей и самой хотелось плакать, но она сдерживалась, да и обстрелы и новые поступающие раненые не давали повода расслабиться. Ночью, выждав, когда Кущ провалится в беспамятство, она, проклиная судьбу, войну и Филина, вылезла на школьную крышу, где слышимость была немного лучше, и по­звонила знакомому киевскому хирургу.

— Да, — ответил, прокашлявшись, сонный, хорошо поставленный баритон. — Я слушаю.

— Привет. Это Аня, из Одессы, Ильяшенко. Помнишь?

— Да, Анютка, помню, конечно, привет... А что случилось, что так поздно?

Мурка коротко объяснила, где она и что ей нужно. Хирург задумался на минутку, спросил, какой у нее скальпель и есть ли обезболивающее, а потом подробно объяснил, что и как нужно сделать. Мурка думала, что пока она спустится вниз, то что-то обязательно забудет, выпустит из памяти. Однако, когда она взяла в руку скальпель, весь порядок действий четко стоял перед глазами. Она все хорошо помнила, все, что сказал ей это высокий красивый брюнет-хирург из Киева с модной прической, отличный профессионал своего дела, только что вернувшийся из Франк­фурта с престижной международной научной конференции... В нерешительности, сжимая до пота в ладонях инструменты, она просидела над раненым бойцом около часа, но так и не отважилась на операцию. Кущ умер на следующий день, за несколько часов до начала эвакуации батальона в Многополье. Это был единственный раненый, который умер в санчасти, расположенной в школе.

28 августа журнал регистрации санчасти перевалил за 100 человек, из них половина находилась в тяжелом состоянии. Лежали на полу, с большой кровопотерей, жизнь этих бойцов напрямую зависела от того, насколько быстро они попадут в руки хирургов. Заканчивались кровоостанавливающие препараты, не хватало жгутов, бинтов, обезболивающих и шприцов.

Рядом с санчастью в спортзале работал штаб, где командовал Филин. Сюда сходились на утренние установки командиры батальонов и рот: начальник штаба «Донбасса» Филарет, командир роты «Донбасса» Тур, приезжали из депо комбат батальона территориальной обороны «Херсон» Руслан Сторчеус, комбат «Миротворца» Андрей Тетерук, комбат «Свитязя» Александр Фацевич и другие командиры. Очень часто в штабе громко спорили и ругались, мнения о том, что делать дальше, расходились, но последнее слово всегда оставалось за Филином, и слово это звучало так: приказа отступать никто не давал.

После неудачного штурма 19 августа «Донбасс» запросил в штабе АТО подмогу, но, кроме «Днепра-1» и «Свитязя», в первые дни подкрепления не поступало. 22—23 августа подтянулся взвод «Донбасса», охранявший артиллерию в Попасной, и сразу же был брошен на подстанцию. С базы батальона в Курахово забрали всех, кто не отказался, в том числе, и только что прибывших и еще не зачисленных в штат батальона ребят, даже не имевших своего оружия. Зашли батальоны «Миротворец» и «Херсон» — их отправили занять железнодорожное депо и держать там оборону, где они и просидели под обстрелами всю неделю — без коммуникаций, поставок провизии и воды, подвоз которых был затруднен работой разведывательно-диверсионных групп противника. В штаб на совещания регулярно ездил комбат Сторчеус, но целесообразность этих поездок вызывала большое сомнение — зачем рисковать жизнью ради двух часов разговоров ни о чем? Очевидно, эти рейсы не могли не остаться незамеченными, и однажды утром по дороге в штаб машина комбата «Херсона» нарвалась на засаду. Комбата и водителя расстреляли в упор. Это произвело на бойцов «Херсона» удручающее впечатление: они не понимали, какую задачу выполняют, зачем они находятся в депо под массированными обстрелами, где обещанные штурм и зачистка Иловайска, где войска, которые должны прийти? Такими же вопросами задавались и в «Донбассе». Десять бойцов, не получив вразумительных ответов, разругались с Филиным и, вопреки его приказам и обещаниям «расстрелять на месте», покинули Иловайск и отправились в Многополье.

— Это лажа, — кричали они, — а не война! Мы тут в западне. Где Семен? Где армия? Нас всех здесь положат! — Они устроили настоящий маленький бунт, как на попавшем в беду корабле, только, в отличие от корабля, их не вздернули на рее.

И сразу же пошли разговоры. Мол, операция по захвату Иловайска силами добровольческих батальонов планировалась в Днепропетровской областной администрации без согласования со штабом АТО и министром обороны; военные не идут на штурм из-за конфликта между министрами обороны и внутренних дел; Порошенко поставил задачу уничтожить всех патриотов из добровольческих батальонов и т. п.