Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

Один адрес, куда неделю ходил на работу, он запомнил: Щорса, 101. Его конвоировал пожилой добродушный мужик, который за пополнение счета разрешал долго говорить с домом. Однажды Юра так расслабился, что не заметил, как приехали из местной спецслужбы — и он еле успел спрятать телефон в карман штанов. Как назло, мама решила перезвонить, хотя он триста раз просил этого не делать. И он стоял, зажав в кармане рукой звонящий телефон, пытаясь незаметно нажимать все кнопки подряд, чтобы отбить вызов, понимая, что этот звонок может стать для него последним — попробуй кому докажи, что ты говорил с матерью, а не передавал данные об увиденном из машины, пока ехал на работу. Если бы телефон обнаружили, то не миновать серьезных неприятностей ни ему, ни конвойному, который стоял напротив белый как стена. Их спас работающий экскаватор, разгребающий завалы соседнего дома. Особисты ушли, а Юра быстро набрал мать:

— Ты хочешь, чтобы меня расстреляли? Никогда так больше не делай!

В тот же вечер его вызвали на допрос, и связь с ним прервалась на месяц.

— Как ты думаешь, — спрашивала, рыдая, Раиса у мужа, — его могут расстрелять из-за моего звонка?

Игорь Юрьевич несмело пожимал плечами: кто его знает? Он лежал и не мог заснуть, долго думал, уставившись в темноту, искал зацепки, объяснения случившемуся, вспоминал отца и приходил к мнению, что если что и спасет Юрку, то только удача, сопутствующая его деду.

После осмотра мемориала они отправились в музейный комплекс Курской битвы, который находился неподалеку. Там отец нашел себя в «Книге Памяти», естественно, как погибшего. В одном из залов демонстрировали документальный фильм, и надо же такому — в одном из эпизодов отец узнал себя, едущего на танке. Работники музея, услышав историю отца, настолько были поражены, что на его просьбу получить кусочек пленки из фильма отдали всю бобину. Уже дома отец сам вырезал и смонтировал «свои» эпизоды, и частенько их крутил на праздники. За просмотром отец становился более разговорчивым. Так Игорь узнал о том, что отец горел в танках несколько раз: под Ленинградом, под Курском и в Польше. С последним подбитым танком связана та самая история с полькой, которая его прятала от немцев, но тут отец особо не углублялся, посматривая на маму, которая, конечно, таких экскурсов в боевое прошлое не одобряла. Из всех рассказов отца Игорь усвоил и запомнил много интересного, но со временем детали боев поблекли, зато в памяти осталась невероятная удача отца — тот оставался в живых в самых невероятных ситуациях, выкручивался из самых безнадежных передряг. Отец говорил, что это из-за немного авантюрного склада характера. Он всегда стремился все делать немного не так, как остальные, принимать нестандартные решения как в бою, так и жизни. Взять хотя бы тот же прорыв в тыл под Багриново — на первый взгляд, чистое самоубийство, но если бы вовремя их поддержали, то и танк бы остался цел, и оборону бы прорвали с меньшими потерями. Собственно, своим появлением на свет Игорь обязан именно этой черте характера отца. После войны многих офицеров распределяли на работу в санатории или дома отдыха, отца направили в Гагры. Неизвестно почему, но на Кавказе он жить не хотел. Ехал в поезде в Москву, печалился, в вагоне-ресторане выпивали потихоньку, там познакомился с компанией таких же, как он, героев-фронтовиков. Ели-пили, говорили. Договорились в итоге до того, что со смехом и удивлением выяснили — в компании, оказывается, двое Семеновых, и оба — Юрия! Выпили и за это, закусили, разговорились, кто откуда и куда, снова выпили. Второй Юрий Семенов оказался родом из Пензы, артиллерист, тоже майор, воевал на Втором Белорусском, получил направление подо Львов, но ехать на западную Украину не хотел — известно, что там лютуют бандеровцы.

— Так давай меняться, тезка, — предложил Юрий Семенов-танкист. — Ты — в Гагры, а я — во Львов!

— Так, а как же документы? — смутился Юрий Семенов-артиллерист.

— У нас только отчества разные. Скажем, что штабные крысы перепутали. Война, всякое бывает. Ну, кто там проверять будет?!

Еще немного водки и — аргументы Семенова-танкиста взяли верх. По новому месту работы с документами проблем действительно не возникло: Семенов? — Семенов! Юрий? — Юрий! Майор? — Майор! А то, что отчество другое, так война же... Там, во Львове, он встретил любовь всей своей жизни — Олесю, говорящую на певучем украинском языке, на котором он так до конца своей жизни и не научился говорить правильно: «маладица», «паляница», — веселил он своим выговором соседей. Олеся родила ему двух сыновей, языковой барьер этому делу не помеха. Игорь был младшим, родился уже под Днепропетровском, куда семья переехала позже. Военным он не стал, выбрал мирную профессию машиностроителя, женился, переехал в восточную Украину, тоже, как и отец, родил и вырастил двоих сыновей.

И вот теперь бесшабашная удача отца была так необходима младшему из них. Он сделал все, чтобы помочь, запустил этот шар, вызвали Юрия Петровича, царство ему небесное, на помощь, призвали его удачу, передали информацию, куда могли — теперь оставалось только ждать и молиться. Ждать и молиться!

— Семенов! На выход с вещами!

«Куда? Почему с вещами? Неужели попал на обмен? А как же Андрей?» — Шел по темному коридору, сзади дышал в ухо перегаром конвоир. Привели сразу на допрос, в этом кабинете бывать еще не приходилось. Непривычно яркий свет ударил в глаза, осветив большую комнату со светлыми стенами, уставленную новой офисной мебелью. За длинным столом расположился, очевидно, важный чин, одетый в синюю мастерку «Пума», рядом на стульях сидели двое в камуфляже и пили чай с печеньем из больших чашек, украшенных цветочками и сердечками. Такая мирная картина контрастировала со всей окружающей обстановкой — темными коридорами, автоматами, допросами — и не могла не насторожить. Что-то в ней было фальшивым, наверное улыбки этих троих:

— Садись, лейтенант, чайку попьем! — сказал человек в мастерке. — С печеньем. Хочешь?

— Не откажусь, — отказываться было глупо. Зачем настраивать против себя с самого начала, это всегда успеется.

— Правда, что твой дедушка герой? — продолжил человек в гражданке. — Знаешь, как он воевал?

— Конечно.

— Как бил фашиста?

— Да, он немного рассказывал.

— А почему «немного»? Не интересно было?

— Почему не интересно? Наоборот. Но дедушка не любил о войне рассказывать, даже в школы, когда приглашали, никогда не ходил, говорил, что там «картонные» ветераны выступают.

— Какие ветераны?

— Картонные. С медалями «столько-то лет Победы», а не боевыми.

— А-а. А ты, значит, корректировщик?

— Я артразведчик.

— Да какая разница?

Юра объяснил, но видел, что специфическая военная лексика не всегда воспринимается собеседником адекватно. Пока он говорил с гражданским, двое военных преимущественно молчали, изредка вставляя незначительные замечания.