Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

— Больше ничего не знаю, — ответила женщина.

Через пару минут позвонил и сам Юра. Говорил незнакомым, повзрослевшим голосом, сказал, что еще в Донецке.

Потом трубку взял сам Рубан, попросил, чтобы Игорь с ним связался.

— А Андрея освободили? — снова спросила Раиса.

— Это вся информация, — строго ответил Рубан, давая понять, что не стоит развивать эту тему. — Выезжайте в Днепропетровск.

Как пролетела дорога — не заметили. Остановились около здания городского исполкома, и через двадцать минут подъехали несколько автобусов с военнопленными и джип. Раиса, словно знала, сразу побежала к джипу, из которого выскочил Юра. Они обнялись. Подбежал Игорь, тоже пустил слезу.

Прием освобожденных из плена организовали хорошо: на каждого — по два сотрудника СБУ, которые помогали заполнять анкеты, после чего всех направляли в военный госпиталь. К Семеновым подошел Рубан, сказал, что Юру можно забрать домой.

— Спасибо вам, полковник!

— Деду вашему спасибо, это он Юру вытащил. А вообще сын у вас — большой молодец! — и отдал лейтенанту честь.

В машине Игорь спросил у сына, почему Рубан так поступил, чем он заслужил?

— Это не мне, папа. Это деду! — Хотя, конечно, Рубан отдавал честь им обоим: и деду — за подвиг, и внуку — за верность присяге и твердость духа. Кто-кто, а Рубан был точно в курсе всего, что происходило с Семеновым-младшим в плену.

История семьи Семеновых стала известна журналистам, и Юра за время короткого отпуска много раз рассказывал обо всех перипетиях плена. Оттуда — из газетных интервью и телерепортажей — родители и узнавали подробности трех месяцев жизни своего сына. «Весь в деда, — шутил Игорь Юрьевич, — клещами слова не вытащишь!»

Через три недели Юра отбыл в часть для дальнейшего прохождения службы. Игорь ходил счастливый и не уставал мысленно благодарить отца и его жизненную удачу, которая, возможно, лично его и обошла стороной, зато точно передалась через поколение внуку. «Спасибо деду за Победу! — хмыкал он. — Это же надо, как, сволочи, мой любимый праздник испохабили!»

Раиса не переставала молиться и старалась чаще говорить по телефону с мамой Димы Севастьянова. Та осталась совсем одна, мужа у нее не было. После похорон сына она пребывала в угнетенном состоянии — на работу и обратно шла мимо кладбища, где похоронен Дима, а работала в иммиграционной службе, то есть принимала и оформляла безостановочно всех вынужденных переселенцев из Донецкой области.

— Раиса, я их всех ненавижу! Ненавижу! — кричала она и плакала в трубку.

— Нельзя так, нельзя! Они в смерти Димы не виноваты! Они беженцы: без работы, без крова остались!

— Я знаю, что нельзя! Но все равно — ненавижу! Там нет невиноватых! — И за эти слова матери, убитой горем, она тоже молила прощения у Господа.

Андрея обменяли через месяц.

Мы никогда не виделись. Именно — никогда. Даже по скайпу ни разу не разговаривали, хотя знакомы два года. Два года переписки в социальных сетях — это можно считать знакомством? (Возможно, в недалеком будущем, людей так будут наказывать, чтобы разлучить, за какие-нибудь незначительные преступления — «два года без права переписки в социальных сетях».) Но к нам слово «разлука», наверное, неприменимо. Как можно говорить о разлуке, если никогда не встречался с человеком? Оказывается, можно.

Те два мирных года ничего не значили, ни к чему не привели. Он — Владимир, коренной киевлянин, сорок шесть лет, бизнесмен, разведен, есть сын. Я — Светлана, всю жизнь, кроме последних нескольких месяцев, прожила в Славянске, сорок три года, предприниматель, формально не разведена, есть дочь. Это было просто очередное занимательное знакомство в Интернете, к которому по­степенно охладеваешь, если оно не находит продолжения в жизни. Лично у меня это так и происходит. Так и произошло.

Но 4 августа — прошло уже два месяца, как мы с дочкой сбежали из Славянска — я увидела в его «профиле» фотографию в военной форме. Написала, спросила: может, чем-то нужно помочь? «Я тебя помню, Света», — ответил. Мы снова начали общаться. Володя очень часто звонил ночью: из Курахово, Артемовска, Лисичанска. У него был красивый, сильный голос, голос настоящего солдата. Наши двадцать дней без войны, наполненные разговорами — мне казалось, что в мою пустоту наливают теплую приятную жидкость, каждое слово — как капля. Через сотни километров, из разрушенного войной Донбасса в мирный Киев и обратно летели слова, капали капельки. Так странно: я — дончанка, живу теперь в Киеве, он — киевлянин, воюет на Донбассе... Я стала жить той, военной жизнью, погрузилась в нее с головой, перечисляла на карточку деньги, покупала какие-то мелочи вроде глушителей, в общем, помогала, чем могла.

Володя оказался очень одиноким человеком. Когда уходил на войну, мебель и все вещи из квартиры раздал друзьям, сжег свою старую одежду. Он не видел смысла в своем возвращении, полностью положился на судьбу: вернет она его с войны целым — хорошо, можно начинать жизнь с нуля, не вернет — значит, так тому и быть. Но теперь многое изменилось:

«Скоро конец моим сорока пяти дням, скоро ротация. Хочу, чтобы ты меня встретила». Мы роднились и роднились каждый день и каждую ночь, мы знали друг друга только по фотографиям и голосам, и в этом была вся соль: мы полюбили друг друга, два очень взрослых и очень одиноких человека. «Я уже так хочу в Киев! — говорил он. — Но тут еще нужно заехать в Иловайск, ребятам помочь, да и «боевых» пока не дают... А как я к тебе пустой приеду? Комбат после Иловайска обещал все выдать».

Володя служил в добровольческом батальоне «Донбасс», в роте охраны. В Иловайск их отправили в двадцатых числах августа, точно уже не помню.

В День Независимости он позвонил, я как раз ходила на Крещатик смотреть военный парад:

— Здесь такой парад! Такая техника! — радостно рассказывала ему я. — Так хорошо принимают добровольцев! Тут танки!

— Я понял, — хмуро сказал Володя. — Все танки — на параде. О нас забыли...

— Нет, нет! Никто о вас не забыл! — Я активно возражала, но не была уверена конечно же в слове «никто». А что я могла еще сказать?

— Детские рисунки, помнишь? — спросил Володя. — Те, что ты просила?

— Да. — Я, конечно, помнила. Как-то он спросил, что мне привезти, и я попросила, чтобы на детском рисунке, которые им передают волонтеры, его друзья написали для меня свои позывные.

— Они в рюкзаке остались, в Курахово. Я обязательно их заберу и отдам тебе!

— Спасибо! Чем вы там занимаетесь?