Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

После освобождения я не хотела видеть разрушенный город, поэтому пока осталась жить в Киеве, хотя мне все знакомые говорят, что со Славянском все в порядке. Теперь конечно же я туда вернусь. Но мне не нужно сжигать одежду, как Глебу, и раздавать вещи друзьям — за меня все это сделала война.

Я «провоевала» вместе с ним в Иловайске все дни, вплоть до выхода через «коридор». Иногда, когда Володя был занят, трубку брал кто-то из его друзей, и мы перекидывались парой слов. «А моя мама не знает, что я воюю!» — как сейчас слышу мальчишеский звонкий голос Шимы. Вова не любил углубляться в подробности, просто говорил, что ходил на задание, хотя по голосу я всегда чув­ствовала, что он только что вернулся из боя — уставший голос человека, вынужденного убивать. «Твой мужчина — хороший воин. Сегодня приклады наших автоматов были такие горячие, что их ставили в ведра с водой», — сказал однажды Шева, его самый близкий товарищ.

Начиная с 25-го, каждые два часа Володя скидывал мне эсэмэс: «Я живой». В эти дни мы, близкие и родственники бойцов, окруженных в Иловайске, ходили к Генеральному штабу на Воздухо­флотский проспект, устраивать пикеты и требовали послать помощь. Нам обещали. Мы верили.

28 августа, в шесть часов вечера, Вова написал: «Не плачь, нам дают «зеленый» коридор».

Я все равно плакала.

«Скоро мы увидимся, я тебя люблю!»

Мое сердце разрывалось.

Поздно вечером я услышала по телевизору обращение Путина к боевикам: мол, пропустите украинских военных, дайте им «коридор», и я поняла, что ничего хорошего не будет. Разве обращался бы президент ядерной державы к террористам публично с такой прось­бой? Он просто хотел снять с себя ответственность за предстоящее массовое убийство, вот и все.

Утром я зашла в магазин и купила себе наручные часы, давно хотела. Уже потом я узнала, что часы — это к разлуке.

Вечером бойцы «Донбасса» выходили по телефону из Красносельского в прямой эфир в программе Савика Шустера. Колонну разбили, расстреляли, уничтожили, сожгли. Кто смог спастись, кому повезло — ушел полями, много бойцов закрепилось в селе Красносельском, отбиваясь от россиян. Это был звонок словно с иной планеты: ты сидишь, пьешь чай с печеньем около телевизора, а там, на востоке твоей же страны, совсем рядом, солдаты чужой армии сейчас уничтожают твоих родных и близких. И никто не в силах их защитить. Никто.

Мне никогда не забыть свое бессилие перед судьбой.

Я столько плакала, что душа моя должна была выйти из меня вместе со слезами. Я знала, что он, мой любимый, мой дорогой человек, ехал ко мне, возвращается ко мне, я знала, что мы будем счастливы вместе.

Многие погибли, многих оставили в плену, много бойцов пропало без вести. И только о раненых, которых через пару дней передали Красному Кресту, и тех, кто вышел с боем, родственники знали наверняка, что с ними все в порядке.

Поэтому долго не было никакой ясности, что случилось с Володей, и из омута отчаяния иногда появлялась надежда. Ром, которому взрывом оторвало пальцы на руке, и он вышел из плена через несколько дней, уверял, что видел своими глазами, как Вову вели и тот вроде бы орал: «Слава Украине!», — а Ром его успокаивал: «Не ори, ты же в плену!» «Да я в двадцати метрах от него стоял, он еще в тельняшке был. Володя не погиб, он жив!» — уверял Ром. «Владимира вывезли в Россию, в Ростов-на-Дону, его видели наши товарищи», — говорили кому-то мимоходом волонтеры, которых невозможно было нигде найти, чтобы подтвердить их слова. И все равно: таким свидетельствам трудно не верить, им хотелось не верить, очень хотелось!

Ребята привезли вещи погибших и пропавших без вести бойцов-киевлян в Киев. Сапер попросил: «Посмотри, там, в рюкзаке должен лежать рисунок для тебя». Рюкзак отдали маме. Рисунок неизвестного восьмилетнего мальчишки из винницкой школы с позывными, которые написали на нем друзья Володи, я храню, как самую дорогую картину в мире. Три месяца я практически не выходила из дома: лежала, тряслась, словно в лихорадке, укрывшись пледом, неотрывно смотрела новости, без конца разговаривала с друзьями Володи, узнавала новые подробности боя, пытаясь найти зацепки на спасение, на чудо.

В конце января его сын сдал кровь на ДНК. Изрешеченное осколками тело Володи перезахоронили 13 июня 2015 года в Кие­ве. Я заплакала только тогда, когда зазвучал гимн Украины. Из тех ребят, кто ехал с ним в бронированном «камазе», мало кто выжил.

После двухнедельного сидения в окопе под постоянными обстрелами «градов» все вокруг интересно: и тихое прохладное утро с легкой влажной дымкой на полях, и лица сонных товарищей, и все случайные и не случайные слова, сказанные и просто мелькнувшие во взглядах или в хмурых полуулыбках. Гром сидел возле заднего борта. Он слегка приподнимался и вертел светловолосой головой, рассматривая окрестности — они ехали по «дороге жизни» через Грабское, где целый месяц мужественно держал оборону 40-й тербат. Смотреть тут особо не на что — поля, посадки, обезлюдевшее село, иногда на обочине встречалась сожженная ржавеющая техника. Чертовски болела спина — два дня назад он неудачно прыгнул и упал на магазины от «ак», очень неприятный ушиб, и теперь ходил, опираясь на автомат, как на палку, пришлось даже снять бронежилет.

В кузове бронированного «камаза», груженного под завязку боекомплектом, вместе с Громом едут товарищи по батальону — Велл, Шима, Бусил, Эфенди, Кавказ, Стафф, Хорст, Руха, Контра, всего человек двадцать, не меньше. За рулем — Лысый, рядом — ротный с позывным ВДВ и Монах. Настроение бодрое — они наконец-то покидают этот свой маленький сталинградик, — и в то же время тревожное — нет никакой уверенности в том, что все пройдет хорошо. Даже командиры батальонов толком не знают, о чем там договорились и как они будут выходить.

Под Многопольем толпилось много армейцев и техники, формирующихся в колонны. Машины и танки становились не в боевом порядке, а одна за одной, и бойцы, наблюдая такую картину, почти расслабились: значит, стрельбы не будет. Подъезжали машины и автобусы добровольческих батальонов — «Днепр-1», «Свитязь», «Миротворец», «Херсон», — суетились, заезжали на обочины, пытаясь разобраться, кто пойдет в какой колонне, кто за кем. Яцек вроде бы сказал, что одна колонна — «Донбасс», 40-й тербат, 39-й тербат, армейцы — должна идти на юг, а вторая — «Миротворец», «Днепр-1», «Херсон», «Свитязь» и часть армейцев — на запад. Пункт встречи — село Комсомольское, которое полностью контролируется украинской армией. Колонны должны вести полковник Грачев и лично командующий «Сектором Б» генерал Хомчак. Но так ли это на самом деле, никто не знал. Говорили, что ведутся переговоры с россиянами, что ничего до сих пор не ясно, и сидеть вот так, в грузовике, в ожидании неизвестно чего — хуже не придумаешь занятия.