Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

— Есть приказ — значит, нужно выполнять! — геройствовал начальник штаба. — Оружия полно, техника в наличии, не пешком же идете. Вас даже на поезде подвезли!

Колонна от железнодорожной станции сразу пошла тяжело. Ломалась техника, плохо подготовленные водители не держали дистанцию и не знали порядка перемещения в колонне, постоянно возникали проблемы со связью и управлением — в хвосте не знали, куда движется голова, в голове не знали, куда затерялся хвост. Когда одна из машин выходила из строя, то останавливались все — если не удавалось быстро отремонтировать, брали на жесткую сцепку.

— Пока мы тут ползем, как улитки, нас уже сто раз засекли и ждут уже, наверное, с распростертыми объятиями! — Водитель Колюня говорил мало и высказывал исключительно рациональные суждения.

Его «шишарик» волокли уже несколько десятков километров, и Колюню, как человека ответственного и гордого, такая ситуация очень злила. Сколько себя помнил, он всегда возился со всякими механизмами: великами, мопедами, мотоциклами, машинами, ставя их на колеса. Дома, в Изюме, небольшом районном городке на границе Харьковской и Донецкой областей, где трудно определить, кто свой, а кто чужой; в большой семье, где без ста грамм не разобраться, кто за Украину, а кто — за Россию, друзья и родственники до сих пор думали, что Колюня уехал на заработки в Киев. Так он сказал, отбывая на службу, и деньги матери отсылал регулярно. Для родственников солдат, погибших в АТО, это, вызывающее сладкое слюноотделение название города — Изюм, сушеный виноград — звучало совсем не сладко. Здесь находился первый морг, куда свозили погибших и куда для опознания часто приезжали родные. Колюня, влекомый любопытством, по выходным иногда сидел на лавочке напротив входа: курил и смотрел на людей, приехавших издалека, входящих внутрь с тайной надеждой — и выходящих с изменившимися до неузнаваемости черными лицами, будто совсем разные люди входили и выходили оттуда. Горе меняло людей за минуты. Он не стал дожидаться мобилизации или бежать, скрываясь, в столь близкую Россию, сам пришел в военкомат: «Дайте повестку!» Таких добровольцев в минометной роте 92-й бригады насчитывалось больше половины. Остальные — мобилизованные, но среди и тех, и других по странному стечению обстоятельств и воле командования оказался только один человек, который умел профессионально пользоваться минометом, — Егор Забара. Забара прошел Афган, потом мечтал об оперативной работе в милиции, но судьба распорядилась по своему — он стал судьей. Спокойный, уверенный в себе человек, худой, высокий, с лицом, не по годам по­крытым густой сеткой морщин, с впалыми красными глазами и спокойным взглядом. Судьей Забара оказался, по нынешним меркам, никудышным — не нажил ни джипов, ни особняков, разве что набрал банковских кредитов. Жена работала экономистом в частной фирме, две дочери учились в местных вузах на бюджете, в общем, встречаются и такие судьи. И мог бы Егор Тимофеевич и дальше работать и ждать большой государственной пенсии, но, как только началась война на востоке, пошел в военкомат. Жена не возражала, знала — бесполезно, дочери восприняли решение отца как должное, наверное, в их понимании тот и не мог поступить иначе. Зато очень сильно возражали в военкомате — долго не хотели выдавать повест­ку, предлагали идти в местный батальон тер­риториальной обороны, говорили разные несуразности, которые и повторять здесь не хочется. Но судья настоял на своем — служить он хотел именно в вооруженных силах, а не в добровольческом батальоне, потому как хорошо знал, что такое армия, понимал ее порядки и не хотел зависеть от случайностей. В минометной роте 92-й бригады, куда Забару распределили со многими земляками, он пользовался неоспоримым авторитетом: судья, ушедший воевать добровольцем, — сам по себе случай уникальный, но Егора уважали не только за этот поступок, на таких сильных волевых характерах держался моральный дух армии. Да и обращаться с минометами — хоть 82-миллиметровыми, хоть 120-ти — он умел с закрытыми глазами, при этом легко делился опытом, так что через пару месяцев вся рота стала, что называется, полноценной боевой единицей. Но это касалось только минометов. Колюнин «газ-66», или, как ласково называют этот грузовик в армии, «шишарик», — яркий тому пример. И это несмотря на то, что перед выездом Колюня со свойственной ему тщательностью проверил и подтянул, насколько позволяли обстоятельства, все слабые места машины.

— А что я ему сделаю? — расстроено жаловался он Забаре. — Старая машина, старше меня в два раза! Вашего возраста автомобиль! Только вы не ломаетесь, а он так ломается, что будто не железный, а соломенный.

Так Колюнин «шишарик» и прозвали — «соломенный». Самая никудышная оказалась машина в подразделении. «В ней только мертвых срать возить, — как метко заметил Тато, кировоградский фермер, считающий свою службу в армии долгосрочным оплачиваемым отпуском из-за умеренных физических нагрузок и большого количества свободного времени по сравнению со своей ежедневной работой в фермерском хозяйстве. — Так моя бабушка говорила...» Ну, мертвых — не мертвых, а боекомплектом «соломенный шишарик» нагрузили, не обращая на Колюнины протесты, по самое не могу.

Карта, по которой двигалась колонна, оказалась весьма условной. Где находился враг, какие имел силы, какая стояла конкретная задача — все эти вопросы продолжали оставаться военной тайной даже для командиров, ведущих за собой колонну. Забара ехал молча, не высказывая ни удивления, ни недовольства, полагая, что раз ничего не говорят — значит, так нужно, сейчас и так полно разговоров о предательстве, особенно в генеральном штабе и среди старших командиров, но все это — только разговоры, никаких доказательств, естественно, не имелось. Егор лишь изредка подбадривал водителя, молодого парнишку, который чувствовал себя за рулем тяжелого, да еще груженного боекомплектом, «урала» не очень уверенно и часто курил. Когда колонна подходила к высокому холму, за которым раскинулся населенный пункт, Забара увидел идущих на бреющем полете два вертолета МИ-8, один из которых сел рядом в поле. Из вертушки выскочил пилот и что-то прокричал первым машинам, показывая рукой в сторону холма. Бойцы заволновались и, как быстро выяснилось, не зря: вертолетчик предупреждал, что с той стороны — вражеский укрепрайон, засада, и лучше туда не соваться. Колонна попыталась двинуться на Новомихайловку, свернули с грунтовки на асфальтированную дорогу, но там сразу же неожиданно попали под мощный, хотя и неприцельный, обстрел; поехали другой дорогой — снова их преследовали и гнали минометы. Несколько часов колонна тыкалась, как слепой котенок, по запутанной паутине дорог, не имея возможности выйти из одного квадрата. В итоге командиры, посовещавшись, приняли решение обойти гору и село Новокатериновку с другой стороны, что Забаре очень не понравилось: во-первых, уже вечерело, а во-вторых, где гарантия, что, выставив засаду с одной стороны горы, враг не сделал то же самое и с другой? Трудно сказать, что больше сыграло свою роль в принятии такого решения — усталость, некомпетентность, самоуверенность? — скорее, все вместе. Колонна, медленно разворачиваясь, потянулась в объезд. Первым, вырвавшись вперед метров на двести, изображая разведку, ехал «уазик» начальника штаба Скирдаченко. Забара видел его очень хорошо, он как раз дал команду своему водителю поддать газу и двигаться в голову колонны. Вдруг «уазик» начштаба резко свернул в сторону и нырнул в лесополосу. Забара высунулся из окна, ожидая реакции на такой странный маневр разведки головы колонны, но, похоже, за перемещениями начальника штаба внимательно наблюдал только он. Егор не сомневался, что люди в «уазике» что-то увидели, и, по идее, сейчас они должны или запустить сигнальную ракету, или, за неимением таковой, выскочить где-то рядом и сообщить, что происходит впереди. Но ни начштаба, ни его «уазик» из посадки так и не появились, и пока Забара размышлял, что предпринять, колонна уже выползла за поворот, подставив горе и лесополосе левый бок. Здесь ударили первые залпы — и спереди, и сзади, и сверху, Забаре показалось, что кузов его «урала» горит, но это вспыхнул факелом идущий следом бензовоз. Водитель с перепугу нервно задергал рычагом коробки передач, и грузовик, пытаясь обогнать едущих впереди, намертво заглох, преграждая путь другим машинам. В колонне началась паника, мало кто понимал, что нужно делать: нажимали изо всех сил на педали газа и тормозов, рвали сцепление, пытались выехать из-под обстрела, но стреляли, казалось, отовсюду.