Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

В это время Колюня, который уже шел на своем ходу, смотрел на опрокинутый на левый бок посреди дороги с рассыпавшимся боекомплектом «урал» 93-й бригады широко раскрытыми от ужаса глазами. Пожалуй, попроси его сейчас повторить свой маневр — как он чуть ли не на двух колесах объезжает пылающий тяжелый грузовик на своем соломенном «шишарике» — из десяти он не повторил бы этот трюк ни разу. Рядом с ним в кабине сидел старший лейтенант, замполит минометки, человек лет сорока с унылым лицом и вечно уставшими красными глазами, мобилизованный всего две недели назад. За эти две недели старлей с закрытыми глазами, вслепую, обыграл в шахматы уже половину бригады, включая предыдущего чемпиона — гладкощекого начштаба Скирдаченко, что, впрочем, не удивительно для владельца двух харьковских частных шахматных школ и обладателя почетного звания «Учитель года» по физике. Шахматист не выглядел смельчаком и говорил тихим голосом, и когда его подсаживали в «шишарик», Колюня не очень радовался: замполиты — это всегда головняк в армии, никогда не знаешь, чего от них ожидать. В последнем своем предубеждении Колюня оказался прав: как только началась стрельба, старлей, не мешкая, выхватил автомат и начал поливать из окна близлежащую посадку. Горячие отстрелянные гильзы летали по всей кабине, но большинство отскакивало на Колюню, падали ему за шиворот и обжигали шею. Он страшно матерился и изворачивался, как мог, но замполит фигачил так завзято, что только сверкал глазами на него и кричал: «Где еще рожки?»

Бой разгорелся серьезный. Пахло бензином и горелой резиной, темнеющий воздух рассекали огни выстрелов, и Колюня, с молитвой: «Только б ты не сдох!» — развернул «шишарик» и пристроился за длинной уходящей очередью из трассера. Тактика, которую он избрал интуитивно, заключалась в том, чтобы не убегать от выстрелов, а следовать за ними. Это был очень рискованный выбор. В любой момент противник мог изменить направление стрельбы, и тогда шансов выжить уже не оставалось, но Колюня чувствовал правильность своего решения подкожным жиром. Он очень четко представлял себе и свое расположение, и общее движение колонны, и картинку, и логику боя в целом, он словно смотрел глазами врага на свою колонну и понимал, где ее слабые места. Он не служил в армии, в детстве не играл в войнушку, не рубился в компьютерные игры, просто он интуитивно понимал, что нужно делать, — вот и все. Даже потом, много позже, он никак не мог объяснить такое свое полное осознание военной тактики и стратегии, что, наверное, и к лучшему: начал бы задумываться — пропал бы. Поэтому в нужный момент он, повинуясь импульсу, перед подбитым краном, из кабины которого свисало безжизненное дымящееся тело, просто резко крутанул руль влево и ушел в сторону, пытаясь разглядеть между деревьями лесополосы грунтовку. Старлей посмотрел на него удивленно, вставил очередной рожок и, развернувшись назад к бортам, высунулся из окна и снова открыл стрельбу. Но Колюня уже не обращал на летящие в лобовое стекло гильзы внимания — сквозь густой ряд деревьев он увидел почти неприметную в темноте боковую дорогу и двинул прямо на горящее кукурузное поле, над которым рвались снаряды. Но он не слышал ни разрывов, ни криков, ни стрельбы, он слышал только звук мотора своего «соломенного шишарика», который работал сейчас за пределами всех своих мощностей.

Домчавшись до развилки, он только спросил:

— Здесь налево или направо?

— Откуда я знаю? — удивился замполит. — Езжай хоть куда-нибудь!

Забара открыл двери погреба и засмотрелся — словно в новогоднюю ночь, темноту озаряли вспышки огней, только сейчас в светлеющем небе пылали не безобидные фейерверки, а заряды реактивной артиллерии. Он глянул на часы — четыре утра, на земле, в отличие от неба, не горело еще ни одного огонька. Впрочем, вчера вечером, когда они прорвались на его «урале» на околицу села, их также встретила оконная темнота — люди покинули свои дома. «Все равно не может такого быть, чтобы все уехали, — размышлял Егор. — Кто-то да должен остаться. Так всегда бывает, кто-то всегда, по разным причинам, но обязательно остается. Таков закон жизни. Даже если уходят все до одного». Он решил, пока война артиллерии идет в стороне, осторожно пройтись селом: хотя бы узнать, если повезет, название, чтобы потом сориентироваться на местности. Село оказалось небольшим, три улочки домов на девяносто-сто. В одном из них Забара приметил движение, подкрался ближе и увидел деда, хлопочущего во дворе возле коз. Кого поддерживал дед — украинцев или сепаратистов, — угадать невозможно, мог ведь и выдать, так что риск оставался высоким, но Егор решил рискнуть, понадеявшись на свое умение говорить с людьми.

— Доброе утро! — поздоровался.

— Здорово, — ответил, не оборачиваясь, старик. Очевидно, он уже приметил и разглядел солдата раньше.

— Как ваше село называется?

— Береговое.

— А далеко отсюда до Комсомольского?

— Далековато.

— А отвезти нас некому? Мы заплатим.

— Не, все уехали. — Дед наконец удостоил Забару взглядом. — Тут россияне кругом, сдаваться вам надо.

— Откуда вы знаете, что россияне? — Забара не удивился этому сообщению. По характеру вчерашнего боя ему было понятно, что воюют они не с «ополчением», а с регулярной армией.

— Они в магазинах только рублями рассчитываются. Еще радуются, что пиво такое дешевое. Они вас тут давно ждали, с двадцать третьего числа. Окопались, танков нагнали, пушек наставили.

— А где они?

— Да они тут кругом, я ж тебе говорю! — Дед рассердился такому непониманию ситуации солдатом. — Не выбраться вам отсюда, идите в плен. И машину свою от хат заберите, а то стрелять начнут. Не посмотрят, что тут люди живут, не думай!

Отогнать грузовик оказалось делом нелегким. При выходе из кольца «урал» получил повреждения и теперь то заводился, то глох, то ехал, то останавливался. Забара несколько раз пробовал активизировать мобильный телефон, но как только шел зуммер, начинался одиночный обстрел — наверняка беспилотники пеленговали мобильную связь. Пришлось прятаться снова в подвал, где они долго спорили, не обращая внимания на возобновившийся недалеко бой, что делать дальше: выходить пешком или ремонтировать машину, пока дозорный не увидел шестерых офицеров, бежавших в сторону села. Вчера, когда стоял вопрос, что делать дальше, Забара настоял на том, что ночь нужно переждать здесь — возможно, кто-то выйдет еще. «Надо уходить!» — звучали резкие голоса против, но куда уходить, точно никто не знал. «Мы своих бросать не должны!» — твердил Забара, толком не зная, чем они смогут помочь товарищам в случае их спасения. Но из 92-й больше никто в Береговое к ним не вышел. Шесть молодых лейтенантов сидели в погребе со стопариками в руках и круглыми от страха и пустыми от безысходности глазами, не веря, что остались живы.