Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

— Краматорск. Сколько будет?

— Сто пятьдесят.

Наталья облегченно вздохнула, думала, сейчас заломит гривен четыреста, не меньше. Таксист оказался разговорчивым, сообщил, что работает на хозяина, работать стало не то, чтобы тяжело, но опасно, это, например, уже у него третья машина за три месяца:

— А две на блокпостах «ополченцы» отжали.

— Как это — отжали? — удивилась Наталья. — И не вернули? Твои машины?

— Не, хозяйские. Кто же их вернет? Ну, вы скажете тоже! Они на них теперь сами катаются, для того и забирали.

— И что хозяин? Требует с тебя теперь деньги за машины?

— Нет, что вы! Он же все понимает. Моей вины там нет. Подо­шли с автоматами: «Выходи, руки вверх!» — что ты им сделаешь? И пошел пешочком до дому.

Так они и доехали до Краматорского аэропорта, в недоуменных разговорах о странной и опасной жизни прифронтовых городов.

Пока Наталья говорила с комбатом, в штаб набежало бойцов — кто в форме, кто в тапочках и трусах. Все обнимали Олега, хлопали по плечам, жали руку, что Наталью тоже очень удивляло — дома, в селе, муж слыл человеком неприметным и малообщительным, мужских компаний не то чтобы избегал, но не любил, все свободное время проводил дома — или на огороде, или занимался с дочками, в которых души не чаял. Конечно, уйдя добровольцем, этим по­ступком он буквально сшиб ее с ног:

— Ты почему не предупредил? — орала она на него, следом за матерью, в трубку. — Ты на кого нас тут бросил? Кто картошку выкопает?

— Коля выкопает. Брату позвони, он поможет. Наташа, не кричи. Украину надо защищать. Кто пойдет?

— Да что ты умеешь?!

— Я в армии служил. Я все умею.

— Тебе сорок пять лет! Что, больше некому, да?

— Пусть лучше я, чем пацаны.

Не ожидала от него такой прыти, такого упрямства, думала, поговорит-поговорит у телевизора — и пойдет огород сапать. Или кролям клевера нарвет.

От объятий, похлопываний и рукопожатий Олега качало из стороны в сторону, как в вертолете, он стоял, словно пьяный, такой счастливый. Он плохо помнил, как вертолет упал. То ли зацепился винтами за ветку, то ли за провода, то ли это произошло потому, что бойцы встали и одновременно рванули на высадку — раньше-то они на вертолетах никогда не летали, но, как бы там ни было, вертолет резко накренился вправо. Послышался глухой звук снаружи и удар о борт, бойцы, опомнившись, заорали матом, и тут МИ-8 рухнул на землю — так, что отлетели винты и выбило задние двери. Олег сидел в самом хвосте, между ящиками с боекомплектом, и первая мысль, которая потрясла его: «Сейчас взорвется!» Он попытался встать, но был отброшен еще одним ударом на пол и завален ящиками — вертолет перевернулся. Рядом, голова к голове, он услышал Андрюху-Дуло, который тоже лежал, заблокированный ящиками с боекомплектом: «Я живой или как?» Ужасно затрещало в голове.

Повезло: никто не погиб, только штурман сильно ударился лицом о лобовое стекло. Бойцы 51-й бригады, возле расположения которой они совершили такую необычную высадку, быстро откачали топливо из баков и вытащили всех заблокированных в вертолете бойцов. Тут же поступила команда выдвигаться к машинам, где их уже ждали три бээмпэ 51-й, прикомандированных в качестве сопровождения:

— О, спецназ прилетел! — радовались збройники. — Теперь кацапам капут!

«Где спецназ?» — озирались бойцы тербата, а потом поняли, что речь идет о них.

Это был самый длинный и самый бестолковый день в жизни ста десяти человек, выехавших колонной из нескольких грузовых автомобилей и трех бээмпэ в сторону Иловайска на помощь своим товарищам. Как только колонна тронулась, тут же начался минометный обстрел. Не очень плотный и не очень точный, но неприятный. Обстрел означал, что их обнаружили и в любой момент могут атаковать. Но на войне такая вероятность существует постоянно, и к этому бойцы были морально готовы. Но они не были морально готовы к тому, что ни замкомбата Коноваленко, ни командир штурмовой роты капитан Чирва, ни даже бойцы 51-й бригады не могут сориентироваться по картам и правильно определить, по какой дороге им нужно ехать. Это стало главной проблемой — колонна заблудилась. Подгоняемые вражескими минометами, машины петляли и въезжали в одни и те же села по три раза, и разные местные жители каждый раз показывали в разные стороны: может, по ошибке, а может, и по другой причине. После бессонной ночи и перелета, испытывая сильный стресс под первыми обстрелами, бойцы, укрепив борта грузовиков вещами, листами металла и бронежилетами, мало понимали, что происходит. Как только колонна останавливалась более чем на десять минут, обстрелы становились точнее и кучнее. Под вечер заехали в большое село, но, не успев даже набрать воды, увидели, как с трассы подскочила «газелька» с вырезанным верхом и, выпустив из миномета несколько мин, рванула по подсолнухам. Где-то в районе Старобешево заглохла одна из трех бээмпэ. Машину пробовали ремонтировать, заводить с толкача — бесполезно, поэтому расстреляли «мухами», не оставлять же врагу. Наконец, поблуждав с выключенными фарами еще час, заехали в поле, расставили машины в десяти метрах одна от одной и попадали на землю, изможденные, спать. Больше всего хотелось пить, но вода была на исходе. В четыре утра, толком еще и не рассвело, штурмовая рота очнулась от тяжелого беспокойного и холодного сна и, быстро собрав вещи, выстроила машины в колонну.

— Царь, слышишь? — Лао приложил ладонь к уху и задрал голову вверх.

— Что? — спросил Олег.

— Жужжит.

— У меня в голове после вчера так жужжит, что я ничего не слышу! — громко ответил Олег.

— Т-сс! Не ори. Это беспилотники. — Андрюха-Десант приложился к биноклю. — Я их не вижу, но тоже слышу. Сейчас начнется.

— Что начнется? — не понял Олег.

— Да тихо ты! Стрельба сейчас начнется. Теперь хоть вынимай батарейки из телефонов, хоть не вынимай — не поможет.

И действительно, заработали минометы. Колонна медленно тронулась, по-прежнему не понимая, в каком направлении ехать. По рации из штаба пытались подсказывать, но, очевидно, там пользовались такими же никудышными картами, как и в колонне. Движение с каждой минутой становилось все опаснее и бессмысленнее, бойцы в машинах понимали это не хуже командиров. Как только колонна приближалась к селу, из-за околицы вылетала красная сигнальная ракета, как только покидала село — в небо взлетала белая. Бойцам казалось — хотя нет, почему казалось? — с ними играют в кошки-мышки, загоняют и подгоняют минометами в нужное место, а они, как овцы, послушно туда следуют.

Вот это он помнил лучше всего — бессмысленность и бессилие. Болталку в кузове. Жару. Жажду. И дикую головную боль, которую старался скрывать, но каждый раз, когда взрывалась рядом мина, барабанные перепонки, казалось, лопались от напряжения.