Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

— Вы его берегите! Он у вас мужик! Дети им гордиться должны! — говорили бойцы Наталье, и она пыталась воспринимать такие слова в адрес мужа, как должное. Значит, за двадцать лет со­вместной жизни не разглядела чего-то, не заметила, значит, теперь надо привыкать.

— Несколько часов нужно будет, чтобы оформить необходимые документы. Вы можете в штабе подождать, можете в городе, а потом вернуться, — сказал комбат.

— Я бы с х-хлопцами х-хотел. — Олег показал жене на торбы с провизией, — посидеть. М-может, вспомню еще что-то.

— Пусть идет, поговорит. А я вас к себе заберу, — отозвалась к Наталье женщина в военной форме. — У меня тут кабинет, там диван, можно отдохнуть.

Наталья согласилась. Женщину звали Лена. Она перебралась в зону АТО, в Краматорск, служить вслед за мужем, капитаном. Выпили чаю, обсудили местную жизнь:

— Вы правы, Наташа. Здесь нас далеко не все нормально воспринимают. Например, я на квартире живу. Собираюсь к стоматологу, так хозяйка советует врачу не говорить, что я в украинской армии служу. Люди здесь действительно другие, многие на Москву до сих пор смотрят. А что на нее смотреть? Мы всю жизнь на нее работали, а толку?

— Как нам лучше до Харькова добраться отсюда, чтобы без проблем?

— От аэродрома лучше вызвать такси, если средства позволяют. Заедете на автовокзал, посмотрите, что идет. А так вечером лучше на поезде, часов в десять он отправляется, по-моему.

В казарме Олег почувствовал себя даже комфортнее, чем дома. По крайней мере, ему казалось, что большую часть жизни он провел именно здесь, среди этих малознакомых людей, которым не нужно ничего объяснять.

— Мне м-много не наливайте. Г-голова сильно п-потом болеть будет.

— Да я чуток. Давай, Царь, за пацанов... Помнишь, как дело было? Как вышли? Рассказывай.

Он помнил отрывочно. Рассказывал, а Лао и другие, кто сидел за столом, добавляли подробности, каждый — свои. Как только колонна тронулась от очередного села, сразу начался кучный обстрел, появились первые раненые — осколком одному бойцу перебило бедро, другому — руку. Санитар оказал помощь, как мог: наложил шину, перебинтовал; раненых увезли нацгвардейцы, которые ехали в тыл, а колона двинулась дальше. В поле, между двух посадок, колонна почему-то резко остановилась. Тогда Олег не знал причины, он ехал в предпоследней машине, замыкающим, и не видел, что происходило, а сейчас ему рассказали — идущая первой бээмпэ неудачно резко затормозила, в нее врезалась следующая бэха, в них — грузовик, в него — еще один. Образовался затор, возникла легкая паника, и тут по колонне, как будто только и ждали такого случая, ударили с двух сторон из посадок со стрелкового и крупнокалиберного оружия, замкнув в огненном кольце. Одной из первых подбили машину, в которой ехал зам­комбата Коноваленко. Подполковник получил ранения в грудную клетку, обе руки и ногу и только чудом остался жив. Андрюху-Дуло, который успел соскочить с подножки машины на траву, разорвало на части.

— Я только берцы видел. Они лежали и дымились. Больше ничего не осталось, — рассказывал Лао, и бойцы, выпивая, кивали головами, словно повторяя, проговаривая это про себя: «Только берцы, так и было...»

— А Десантник, который половину дороги на себе тельняшку рвал, надрать жопу сепаратистам клялся, как только подполковника ранило, тельняшку снял и руки вверх поднял, как флаг — и пошел сдаваться: «Братишки, — кричал, — не стреляйте, я свой!» Вот такой наш герой оказался...

— Вот с-с-у-ка! — изумился Олег.

— А я о чем...

Ротный приказал всем, кто находился рядом, пересесть на чудом уцелевший «шишарик». Водила, бывший мент, нацепив на голову каску, заорал: «Это мой антирадар! Сниму только тогда, когда дома спать лягу!» — и надавил на газ и до самого Комсомольского ногу с педали не снимал. Наверное, это их и спасло — машина на хорошем ходу, и то, что они стояли в колонне предпоследними. Олег вспомнил, как прямо за ними залповым огнем накрыло взвод Деда. Сколько там выжило? Дед, пятидесятисемилетний мужик пошел воевать вместо сына: «Им же все равно там, в военкомате, кто именно, лишь бы статистика... И фамилия у нас с сыном одна, что странно (улыбался)... Пришла сыну повестка, а у него дочка только родилась, на работу хорошую устроился. Нет, подумал, лучше я пойду, я пожил уже. Дал триста долларов военкому — и пошел служить».

— Всю колонну уничтожили. Сожгли дотла. Сколько погибло, до сих пор сосчитать не могут. Большинство, как вот ты, Царь, без вести пропавшими числятся, — говорили за столом, разливая в стаканы. Олег от водки и душивших его слез уже плохо разбирал, кто и что говорит, так ему было горько и обидно за нелепые смерти друзей.

Он вспомнил, как на элеваторе возле Комсомольского, где они прятались в ночь с 27-го на 28-е, боец из, кажется, 51-й бригады, из тех, кого они подбирали по дороге по посадкам, передал ему паспорт Димы Илялетдинова, крымского татарина: «Все, что от вашего парня осталось. Нашли возле машины». Находились люди и из других частей и батальонов: побитые, обожженные, изорванные. Рассказывали страшные вещи о гибели товарищей, сожженной технике, о зверствах россиян: «В посадке, там, за горой, много наших пленных, мы пытались отбить — не получилось. Там их чечены и казачки дорезали...» В подбитом танке в кукурузе нашли тяжелораненого совсем еще молодого парнишку лет девятнадцати, как выяснилось, срочника российской армии. Пояснял сквозь нечеловеческие стоны, что перед выходом командиры забрали у них все документы, мобильные телефоны, сказали — высадка на учения, показали сектор обстрела — начали стрелять, а когда получили ответку, то поняли, что на войне. Паренек буквально минут двадцать продержался и умер, хотя помощь оказали, по возможности, какую смогли.

Деда той же ночью на элеваторе разбил инсульт — отняло правую руку и ногу, не выдержал бессмысленных смертей молодых ребят, большинство из которых возрастом были равны его сыну. Дед об одном тогда просил — чтобы не отдали в плен: «Лучше я умру! Не вытерплю такого позора на старости лет, оставьте мне гранату!» Бойцы отводили взгляды в сторону, не хотели даже представлять себе эту картину.

— А что с Д-десантником д-дальше стало? С россиянами ушел?

— На х... он ушел! В яме, где россияне собирали всех пленных и раненых, он им сдал замкомбата нашего, Коноваленко. Ходил свободно там, руки в брюки, как свой. Его первым и отпустили из плена. Говорили, что вернулся домой, в Новомосковск, за документами, и сразу же подался в бега. Его сейчас военная прокуратура ищет.

— А где С-санитар? — спрашивал Олег о знакомых бойцах. — Адвокат? — Бойцы пожимали плечами, никто не знал, что случилось с товарищами, припоминали только, как Адвокат вылетал из разорвавшейся на части машины вместе, кажется, с Джоником. Олега радовало только одно — никто и не видел, как ребят убили, а значит, есть надежда. Надежда есть даже тогда, когда кто-то видел, как человек падает мертвым, сраженный пулями или осколками, далеко не всегда это значит, что человек умер.