Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

— Эй, эй! Забери меня! — Иван понимал, как мало он сейчас похож на бойца украинской армии. Просто лежит какой-то черно-красный человек с забинтованной ногой посреди выжженного поля у дороги и просит его забрать.

— Сейчас, сейчас! — закричал боец из люка, он даже наверняка не понял, что перед ним — раненый. Бэха на полной скорости, поливая пулеметом, вонзилась в посадку, где тут же получила в бок из «мухи» и задымила. Из нее начали выскакивать бойцы. Иван видел, как падают ребята, скошенные очередями, на траву, как жалобно звучат их предсмертные крики и сжимал от боли и ненависти кулаки. Чем он мог им помочь?!

Он слушал бой, который переместился в глубь села и шел, очевидно, с переменным успехом.

Где-то к 15.00 все стихло — Иван был убежден, что украинские войска выбили противника из Новокатериновки и развивают наступления, поэтому настроился на лучшее. Однако время шло, ни­кто не шел и не искал раненых и убитых, не было видно никакого перемещения техники и людей. Округа будто вымерла, и если бы не мошкара, то Иван бы подумал, что так оно и есть. Он беспокоился — в ноге начался воспалительный процесс, заражение, еще немного — и ампутации не избежать. Но если его найдут в ближайшие несколько часов, то при современном уровне развитии медицины можно надеяться сохранить ногу. К тому же, он слышал, что многих тяжелых с такими ранениями отправляют на лечение за границу. Иван перебирал в уме, кому из знакомых врачей нужно позвонить, как только его доставят в госпиталь; кому вообще нужно позвонить в первую очередь, когда ему в руки попадет телефон и появится связь: жене, детям, маме. Постепенно он увлекся своим будущим пребыванием дома: «Шкаф давно хотел переставить. Диван поменять нужно, совсем спать неудобно, продавили с Ленкой». Запланировал отдать дочку с сентября в художественную школу, вроде у нее неплохо получается, в садике хвалят. Иван понимал, что со службой в армии для него покончено, он свое отвоевал. Наверное, получит инвалидность, но все равно вернется к адвокатской деятельности: «Ну, теперь-то все будет иначе, — размечтался он. — Без взяток они точно проиграют!» Дело, о котором он вспомнил, было давнее, негромкое, таких сотни в каждом городе — ДТП с участием милиционера. Пострадавшая осталась инвалидом, обстоятельства отягощающие — алкоголь, превышение скорости, пешеходный переход. Казалось бы, что сложного? Но в ходе следствия свидетели начали менять свои показания — на каждого из них у милиции нашлась управа. И вот уже, оказывается, пострадавшая шла не по пешеходному переходу, а рядом, и не шла, а бежала, и не на открытом пространстве, а выскочила из-за автобуса. Следователь подменил результаты экспертизы ДАИ, пропал из дела тест на алкоголь — и вот уже «одним простым движением руки» пострадавшую переквалифицируют в виновника аварии. Судья прямо назвала Ивану сумму, которую нужно заплатить за позитивное решение, перед этим на деньги намекал следователь, но одинокая пожилая женщина таких денег не имела, да и не практиковал Иван взятки. Они, конечно, проиграли суд, проиграли апелляцию, теперь дело два года мертвым грузом лежало в кассации — там просили три тысячи долларов только за начало слушаний, даже не за результат — и с улыбкой показывали комнаты, заваленные другими подобными делами и жалобами на их не рассмотрение. Тем временем мент, сбивший бабушку, подал иск с требованием компенсировать разбитую машину. И если он этот суд выиграет, у старухи отберут квартиру — других денег восстанавливать дорогущий джип майора милиции у нее не имелось. Откуда у простого майора милиции джип за 70 тысяч долларов, никого не волновало. Ивану это дело не приносило ни славы, ни денег, одни неприятности, но он уперто лез на рожон и портил отношения с милицией и судьями, что в Украине для адвоката равносильно поставить на профессии крест. По­страдавшая не вызывала у него симпатий, она оказалась невероятно склочной женщиной, не зря, наверное, одинокой, но в то же время — невероятно упертой и боролась до конца. Наверное, потому что она просто не имела другого выхода. Дело можно было считать классическим случаем, сияющей вершиной цинизма системы, и поэтому для Ивана оно, несмотря на кажущуюся малость, стало очень важным и очень личным, несмотря на все «но». Именно в этой малости скрывалась вся подлость — дьявол прячется в мелочах, да? — когда беззащитных людей государство лишает права на справедливость. «Ну, теперь-то все изменится, — размышлял, лежа в обгоревшей траве, Адвокат. — Теперь, после Майдана и Небесной сотни, после тысяч убитых и раненых в этой войне, в которой мы обязательно победим, никто не посмеет вымогать взятки и нарушать закон!» Наверное, если говорить о той пружине, которая отправила Ивана на фронт, то называлась она именно «жажда справедливости». Собственно, в ее несомненном торжестве он был убежден — пусть даже в рамках действующего законодательства, и поэтому даже тяжелое ранение не сильно его беспокоило. Он ушел добровольцем, прекрасно понимая, что его могут убить. И если за торжество справедливости нужно заплатить такую цену — он был готов, как бы пафосно это не звучало. Но сейчас, конечно, он хотел выжить. Он совсем не хотел отдавать свою жизнь просто так, за бесценок, так глупо — прилетели на вертолетах, сели в машины, попали в засаду — гора трупов и покореженной техники. Что это за бездарная война?!

Из размышлений его вырвал звук едущего велосипеда. Небритый мужик неопределенного возраста в резиновых сапогах, синей бейсболке и с папиросой во рту равномерно крутил педали по направлению Новокатериновки.

— Помогите, — прохрипел Иван, — пожалуйста. Дайте воды!

Мужик равнодушно посмотрел на солдата и, не сбавляя и не прибавляя скорости, поехал дальше. Возможно, он даже позвенел звоночком, а возможно, это Ивану просто показалось, но в том, что велосипедист его четко видел, он не сомневался. Иван любил звук едущего велосипеда, но не современного, спортивного, а доброй старой «Украины» — неповторимое шуршание шин по дороге и характерный скрип звездочек и цепи он не спутал бы ни с одним звуком в мире. Мужик, вне сомнений, проехал на «Украине». Проехал по Украине. Вопрос, куда? Может, за помощью? Или за сепаратистами? Скорее всего, в магазин, за водкой. А потом за сепаратистами. Иван уже пожалел, что обозначил себя.

Через полчаса он увидел, как по шоссе на средней скорости едет легковая машина синего цвета. На зеркале и антенне были привязаны большие белые тряпки, так мирные жители обозначали на Донбассе свой транспорт в целях безопасности. Иван подумал, как можно дать о себе знать, может, подползти поближе к обочине? Нет, не успеет... Вдруг по машине из посадки открыли стрельбу — Иван даже вздрогнул от неожиданности. По звуку он определил, что лупят из крупнокалиберного пулемета. Машина — это оказался «девятый» «жигуль», «девятка» — резко затормозила, вильнула на дороге и остановилась на обочине в пяти метрах от Ивана. Со стороны водителя выскочил плотный темноволосый мужчина в светлых шортах и футболке и начал размахивать белой тряпкой и громко кричать в сторону посадки: «Не стреляйте, не стреляйте, здесь мирные!» — и тут же получил еще одну очередь трассирующими. Пули попали в грудную клетку, мужчина захрипел и упал на асфальт. Иван не мог поверить своим глазам: война есть война, и когда убивают солдат, это в порядке вещей. Но кто и зачем стрелял по гражданским на поражение? Не видеть, что это обычная легковушка с белыми тряпками, невозможно! Стреляли спокойно, с расстановкой, как в тире, ни одна пуля не ушла мимо, все легло точно в цель. Через пару минут мужчина, хрипя — пули насквозь пробили легкие, — сумев проползти пару метров к обочине, умер. Он лежал перед машиной в пыли — грязно-белый, крупный, и кровь быстро вытекала из него, бежала по твердому грунту в пыльную траву. Осторожно, очень осторожно — Иван увидел, как кто-то очень осторожно открывает задние двери машины, и на землю сначала становятся маленькие детские ноги, а затем — взрослые женские большие. Через несколько мгновений в придорожную траву опустилась девочка лет четырех-пяти с привязанным к плечу платком, фиксирующим руку, за ней из машины буквально выпадала молодая женщина. Женщина сразу легла на траву, одной рукой прикрывая окровавленный живот, второй обнимая и закрывая собой девочку. Женщине было очень больно, Иван хорошо видел ее лицо, перекошенное страданиями, но она не стонала и старалась не подавать виду, тихонько только так уговаривала девочку не плакать и спокойно полежать: