Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

— Грузи его в середину, поехали, — махнул рукой сержант. Опыт допросов он имел, очевидно, минимальный.

Ивана загрузили во внутрь бэхи, и здесь он последний раз видел Яну. Девочка спала на носилках. За ней ухаживал санитар, молодой парнишка, и по тому, как он беспокоился и заботился, Иван понял, что с Яной все будет хорошо. Санитар осмотрел ногу Ивана, но перевязывать запретил сержант. Когда приехали на место — это оказался высокий холм с глубокой воронкой на вершине, в которой лежало и сидело много раненых украинских военных, — Яну передали кому-то из местных. Иван облегченно вздохнул и, в целом, остался доволен своей работой — он сделал, все что мог. Ивана сгрузили с носилок, точнее, вывернули прямо на землю, туда, в общую кучу таких же, как он, тяжелораненых, но ему было уже все равно. Все равно. Разве что очень хотелось есть и пить, и он инстинктивно пошарил рукой по карманам — и с удивлением обнаружил сухпаек и конфеты.

«Мальчишка, санитар из российской бэхи незаметно подложил. Не все еще потеряно, Адвокат. Надо верить...»

Съесть Иван ничего не успел — через секунду его сознание погасло.

Зимой с Муркой произошел удивительный случай. Возможно, даже чудо. Для себя, по крайней мере, она трактовала это так. В Украину привезли Дары волхвов — двадцать восемь золотых пластин с греческой горы Афон, куда, как известно, женщинам вход заказан, — и Ане очень хотелось прикоснуться к святыням. Она считала это критически необходимым, хотя вряд ли могла назвать себя очень религиозным человеком. Но так устроены люди — они верят в то, что одно событие, одно паломничество, одна горячая молитва могут изменить их жизнь. В тот день трассу Одесса—Киев замело снегом, и автомобиль, на котором они ехали, милиция развернула обратно. Ее спутники вернулись в Одессу, но Аню метель и милиция не остановили — она видела, что большие фуры пропускают, и решила остаться стоять на трассе — в надежде доехать автостопом. Ее подобрала первая же фура. В Киев она добралась около полуночи, приехала, надеясь неизвестно на что, на метро на Печерские холмы — монахи как раз закрывали ворота Киево-Печерской лавры. Аня, в отчаянии, расплакалась и рассказала проходившей мимо монахине, одетой во все черное, как сильно она хотела прикоснуться к Дарам волхвов и как долго она ехала. Ворота закрылись, но она не уходила. Чего ждала? Нет, не ждала, просто стояла, оглушенная несправедливостью, но странно, вера не уходила от нее, а наоборот, даже прибавлялась. Через пятна­дцать минут к ней вышли сестры милосердия и забрали на ночлег в монастырь. Утром Аня стала волонтером, помогающей десяткам тысячам паломников — инвалидам, больным, женщинам с детьми и просто верующим мирянам, пришедшим поклониться святыням. Целый день она стояла на входе и показывала, куда нужно проходить людям с маленькими детьми. Мороз был минус двадцать три, но Аня не ощущала холода. То, что с ней случилось, превзошло все ожидания — она не просто получила возможность увидеть Дары волхвов, прикоснуться к ним, но и стала частью действа — ее призвали помогать людям. Значит, недаром она чувствовала, что должна прийти сюда, недаром стояла на дороге в мороз и ехала через всю страну в метель, значит, именно здесь ей предназначено находиться в этот день и час. Это уже потом она прочитала, что Дары волхвов, которые не покидали гору Афон пятьсот лет, в Украине сопровождал Игорь Стрелков-Гиркин — террорист, захвативший Славянск, а сама поездка святынь оплачивалась из кармана российского олигарха Малофеева, которого обвиняют в финансировании «русской весны». Но тогда ей казалось, что мир вокруг исполнен любви и люди, прикоснувшиеся к святыне, не способны на зло. Из этой поездки, кроме светлых воспоминаний, у нее остался нательный крестик, за который, при первых взрывах — по холму била, скорее всего, украинская артиллерия — она крепко схватилась и начала молиться. Ветерок копал окоп, выгребая камни и куски ссохшейся земли из ямы подертыми в кровь руками, но воспользоваться укрытием им не пришлось — приехал российский бэтээр: своих раненых погрузили внутрь, украинских сверху. Мурка лежала на обжигающей спину броне, Дрын, чтобы ей не было так больно, когда машина подпрыгивала на ухабинах, подложил руки под голову и спину. Аня пыталась понять, куда их везут, смотрела по сторонам: она видела сожженный вместе с людьми автобус «Богдан» — люди сидели внутри черные, обугленные, с ослепительно белыми зубами, у некоторых вместо головы торчали позвонки; по всему полю, словно початки кукурузы, разбросанные из дырявого мешка, лежали люди, мертвые или раненые, неизвестно. Ветерок плакал, не скрывая слез.

В селе, куда их привезли, Мурку погрузили в российский танк. Ветерок, прощаясь, натянул ей на голову каску:

— У меня и так заберут, а тебе пригодится!

— Мне нужна помощь, — обратилась она к россиянам, — пусть медбрат поедет со мной! — Не позволили.

Ее привезли на российский блокпост и сразу же поставили капельницу, сделали уколы и оставили лежать на носилках среди других раненых.

Рядом стонал мальчик лет восемнадцати-девятнадцати, бледный и испуганный.

— Меня Аня зовут, — обратилась она к раненому. — А тебя как?

— Алеша, — отозвался тот.

— «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...»— процитировала она известное стихотворение Симонова.

— Нет, не помню. — совершенно серьезно ответил Алеша.

— У меня племянника тоже Алешей зовут, — порадовалась ни о чем не говорящему совпадению Аня. Она ощущала необъяснимый подъем сил, будто это не ее тяжело ранило в ноги и спину несколько часов назад. — Это стихотворение такое, про войну. Откуда ты?

— А, ясно. Из Иваново.

— О, город невест, — пошутила Аня, и солдатик тоже вымучено улыбнулся.

— Да, у меня свадьба должна быть в сентябре, девушку Таней зовут, — сказал Алеша и поморщился. — В живот ранило, очень больно. Теперь, наверное, отложить придется.

— Наверное, придется, — согласилась Аня. — Не надо было в Украину воевать ехать, не пришлось бы свадьбу откладывать.

Алеша удивленно посмотрел на Аню:

— Мы же в России, какая это Украина?

— Алешенька, мы — в Украине! Где-то около Старобешево, Донецкая область.

— Не может быть!

— Почему «не может быть»? Вот я из Одессы. Как ты думаешь, как могло меня в Россию занести и тут ранить? Ты помнишь, как вы сюда ехали? Ты помнишь, Алеша, дороги Донеччины?

— Ну, у нас забрали документы, телефоны и отправили сюда. Сказали, что учения, приближенные к боевым... — лицо Алеши помрачнело. — Мы полями ехали со стороны Ростова, там знаков никаких нет...

Минут через сорок приехал бронированный санитарный «камаз», на котором они часа два колесили по полям и подбирали раненых российских солдат. Выгрузились в военном полевом госпитале — Мурку вытянули из машины, сделали укол, перевязали ногу и понесли в вертолет.