Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

— Куда вы, — остановил санитаров грубый окрик, — ее тащите?! Она же украинка!

Носилки вернули к палаткам, но внутрь не занесли — оставили на улице и до вечера забыли о ней. Ночью было ужасно холодно, Аню трусило, как в лихорадке. К ней пару раз подходили медики — кололи обезболивающее, однако одеяла не дали, как она ни просила. Сквозь полусон и полузабытье она наблюдала, как подъезжают танки и бэтээры, как из них вылезают люди с раскосыми глазами и тащат своих раненых в палатки, и ей казалось, что она перенеслась на несколько веков назад, только вместо конницы воины Батыя приехали на танках.

Утром начался допрос. Молодой эфэсбэшник сверлил Мурку взглядом, будто хотел просверлить насквозь (она так и прозвала его про себя — позывной Сверло), и задавал конкретные вопросы о командирах добровольческих батальонов. Очевидно, они все время слушали рации украинских военных, потому что Сверло настойчиво спрашивал о тех бойцах, чьи позывные чаще всего мелькали в эфире. Аня поблагодарила себя за предусмотрительность: блокнот с позывными всех раненых, которые лечились в санчасти школы, и номерами телефонов их родственников она успела выбросить в горящую траву, как только ее ранили, еще около автобуса.

— Я здесь в гостях, — сочиняла она на ходу легенду. — Приехала к знакомым ребятам, погуляли, побухали, ну, сами понимаете... А тут — окружение... Так и попала вот... Не повезло страшно.

— А вот на пальцах у вас натертости. Может, вы — снайпер?

— Да я оружия в руки в жизни никогда не брала, это принципиально! — здесь Мурка не врала. Она даже никогда не фотографировалась с оружием, не хотела брать орудие убийства в руки. Помогать, рискуя своей жизнью, солдатам — это одно, но стрелять самой, забирать чужие жизни — совсем другое. Помогать людям — в этом она видела свою миссию, но не убивать, нет.

Ближе к обеду Мурке завязали глаза, погрузили на машину и перевезли на другой блокпост, где в яме сидели раненые и пленные украинские солдаты. Время от времени узкоглазый сержант пытался связаться по рации с украинским штабом, но оттуда не отвечали:

— Вы никому не нужны! — одновременно злился и радовался он. — Никто вас забирать не хочет! — посмотрел на Мурку и приказал — В яму ее!

Мурку опустили в яму. Действие обезболивающего заканчивалось, начинало трусить и выворачивать от боли, хотелось забыться и ничего не чувствовать. Примерно в таком же состоянии находилось большинство раненых бойцов. Они сидели и полулежали, разговаривали мало — не имели сил. Из ямы был виден кусок безоблачного неба, но Мурка многое бы отдала, чтобы не видеть его — солнце палило нещадно и очень хотелось пить. Но воды давали мизер, хватало только смочить губы. Они лежали и ждали, когда что-то произойдет, но ничего не происходило. Вдруг сверху на Аню упали несколько комьев сухой земли. Она подняла голову — на краю ямы стояли и смотрели на раненых несколько человек с автоматами.

— Мы вас сейчас расстреляем, — сказали они, дали пару очередей в воздух и громко расхохотались: бу-га-га!

«Охренительно смешно», — подумала Аня. Но если бы их сейчас убили, то наверняка тем солдатам ничего бы не грозило за это. Да даже если бы и грозило, какая разница? Расстрелянным было бы уже все равно. Жизни пленных находились в абсолютной власти случайных людей, данной им танками и автоматами, заброшенных сюда волею одного маленького человека. И эти люди — добрые или злые, русские или буряты, нежные или жестокие, высокие или низкие, блондины или брюнеты, светлоглазые или кареглазые, женатые или холостые, любящие или любимые — решали сейчас, какой ей быть — живой или мертвой. Это очень противное чув­ство. Она подумала, что сынишка, наверное, уже пошел в школу, хотя какое сегодня число — 30 августа, 31 августа или 1 сентября, она не понимала.

Аню забрали из ямы через несколько часов. Ей давно стало все равно, куда ее повезут, лишь бы наконец куда-то уже привезли. В машине ей улыбнулась удача: рядом оказался полковник украинской армии, который помог поправить бинты и дал воды. По дороге подобрали еще нескольких раненых и вместе с полковником кинули в очередную яму с пленными, к которой они приехали, а Аню оставили лежать на носилках наверху под открытым небом. Место, где их держали теперь, насколько Аня смогла сориентироваться, располагалось на том самом холме, около которого ее ранило.

Вечером стало прохладно. Мурка увидела, как около раненых хлопочет украинский офицер с удивительно добрым лицом. Очевидно, тот был медиком, потому как ловко делал перевязки и давал бойцам дельные советы. Он не был ограничен в передвижении и свободно общался с россиянами. Офицер подошел к Анюте и накрыл ее бушлатом.

— Что там? — спросила она у него неопределенно.

— Вчера — забрали отсюда два «камаза» «двухсотых», разрешили собирать останки. Говорят, всего около семисот человек погибло. И сегодня собирают...

«А сколько сгорело и скольких разорвало на части?» — вспомнила Мурка ужасные картинки вчерашнего боя.

Лежать под бушлатом было хорошо. Вверху огнями сияло ночное небо — это удивительное ощущение, когда над тобой только мерцающие звезды и летящие снаряды «градов». Мурка подумала, что трудно найти более противоречивые символы мира и войны, умещающиеся в одном небе над землей, чем эти.

Утром ее кто-то позвал:

— Анюта! Анюта!

Она приоткрыла глаза — перед ней стояла знакомая девочка, где-то она ее уже видела... Господи, да это же Алина, медсестра батальона «Донбасс»! Оказалось, Алина вместе с Призраком и Четом пыталась ночью выйти из Красносельского, но через сутки нарвались на россиян. Алина была тоже ранена, но не так тяжело, как Мурка, и ее появление — это был настоящий подарок судьбы, просто как тогда монахиня в Лавре, вернувшаяся за ней к закрытым воротам.

Им дали один сухпаек на двоих. На нем они смогли протянуть весь день, а Алина еще и находила в себе силы спорить с россиянами об Украине, но Аня уже точно знала, что это — занятие исключительно бесполезное. Ближе к вечеру ей укололи хороший обезболивающий — промедол, принесли горячий чай и сказали, что сейчас «наверху» решается вопрос, заберет ли их Красный Крест.

К перекрестку Аню несли Призрак и Леха. Оба бойца тоже имели ранения, но, сцепив зубы, тащили носилки. Но Красный Крест. тем вечером так и не приехал, и после часа ожидания им сказали возвращаться к яме. Призрак уже не мог взять носилки, он сам еле шел, и Аню помогал нести один из двух российских автоматчиков, которые сопровождали их небольшую группу.

Красный Крест приехал следующим утром, и раненых погрузили в несколько старых минибусов «скорой помощи». По дороге к ним присоединились другие машины — «газели», «камазы» — и они несколько раз еще останавливались, забирая у россиян своих пленных и раненых. В Старобешево на блокпосту их остановили «дэнээровцы»: