Евгений Положий - Иловайск: рассказы о настоящих людях

— У нас пушка заклинила, может кто-то отремонтировать? — обратились с просьбой, прервав его размышления, подошедшие россияне.

— Легко, — ответили Вася с напарником.

Они быстро сняли 30-миллиметровую пушку, промыли и вывели из ствола снаряд. Вернулись на место довольные и с призовым сухпайком.

Грэг не мог сдержать ярости:

— Что вы делаете? За сухпаек продались! Завтра же они из этой пушки по вам и стрелять будут!

Вася и ухом не повел, только улыбнулся:

— Спокойно, братик. Где ты видел, чтобы пушка, смазанная солидолом, стреляла? Заклинит после первого же выстрела! — Вася свое дело знал хорошо, но старался, как и все люди подобного типа, казаться неприметным человеком, который готов идти на все уступки ради своей шкуры.

Через несколько часов снова скомандовали «встать и погрузиться». В кузове Грэгу и другим бойцам, кроме раненного в руку офицера, кажется, подполковника, завязали глаза бинтами. Подполковнику разрешили оказывать своим медицинскую помощь, но важнее было совсем другое.

— Держись, браток, держись, — подбадривал подполковник, — мы с тобой еще повоюем! — Он делал все, что мог: протирал влажной марлей губы, поправлял бинты и говорил, что все будет хорошо.

Грузовик часто останавливался — россияне подбирали своих раненых и убитых, подполковник сбился со счета, пытаясь подсчитать их общее количество. Грэг никого не считал, ему становилось все хуже и хуже, время от времени он терял сознание, а когда приходил в себя, то лихорадочно метался, пытаясь усилием воли вернуть белый прямоугольник, который исчез, возможно, безвозвратно, а зыбь и волны превратились в одно сплошное цунами, ежесекундно накатывающееся на полушария.

Сквозь туман в голове и гул двигателя грузовика он силился вспомнить, где мог видеть эту картинку: мама в выходном красивом платье, он — еще подросток лет одиннадцати-двенадцати, в шортах и светлой рубашке с короткими рукавами, и так редко улыбающийся отец. На месте фигуры отца на снимке зиял черный контур негатива. Грэг просто помнил, что отец в тот момент улыбался, но где и при каких обстоятельствах был сделан снимок, выпало из памяти. Очень хотелось пить, и он подумал, что если бы человек, который всю дорогу поправлял бинты, дал хотя бы несколько капель или просто смочил ему губы, то тогда он смог бы вспомнить. Он попытался облизать губы, но сухой шершавый язык распух, кажется, вдвое и не слушался. Чьи-то воняющие соляркой и порохом пальцы приоткрыли ему рот и вложили под язык, словно таблетку от жажды, кусок пожеванной влажной марли. Грузовик, не глуша мотора, остановился — кажется, умер еще один из тяжелораненых бойцов, и Грэг сквозь пелену обезболивающего услышал чужие недовольные голоса. Он мечтал, чтобы машина стояла как можно дольше — на ямах раненых в кузове подбрасывало так, что не умереть было сложно. Спасало то, что бойцы лежали практически друг на друге, и те, кто находился в сознании, крепко держались за борта и своих обездвиженных товарищей. Грэг попытался приоткрыть глаза, чтобы посмотреть, что происходит, но даже на это у него не хватило сил. «Давай!» — громко прокричали прямо над головой, и машина, глотнув в кузов пыли, заныла сцеплением, дернулась и поехала, набирая скорость.

— Вы скоро поедете домой! — вдруг сквозь серую желеобразную пелену сказал молодой голос. — Можно сказать, сегодня у вас второй день рождения. Ваше колено мы зашили, а пальцы на ноге, извините, пришлось ампутировать.

Грэг прохрипел:

— Все?

— Нет, только два. Могло быть значительно хуже...

Из-под повязки на глазах, которую так и не сняли, Грэг пытался разглядеть говорящего, но увидел только одеяло и кусок стены. Значит, он не в палатке, не в поле, не на бэхе, а в больнице. «Капитан Очевидность!» — усмехнулся Грэг.

— Где мы? — спросил он.

— Какая разница? — ответил голос. — Гораздо важнее то, где вы будете через несколько часов. Вы можете кому-нибудь позвонить, чтобы вас встретили? Несколько раненых умерло по дороге, нужно, чтобы забрали тела.

Звонил он или нет, и если звонил, то кому, Грэг не помнил. Первый раз он очнулся во время диалога санитаров про одеяла, и теперь — от острого желания помочиться. Он лежал на открытом воздухе, прямо под звездами, под пропитанным кровью и гноем одеялом. Повязку с глаз уже сняли, и он увидел рядом лежащего, как и он, на земле, знакомого бойца из батальона, из предплечья которого из-под бинтов сочилась кровь. Грэг осторожно высвободил свои руки, сделал несколько движений — мышцы сильно затекли, но ни ран, ни переломов, просто черные руки, испачканные кровью соседа. Всю ночь Грэг провозился с бинтами, пытаясь остановить товарищу кровотечение, и только когда рука бойца похолодела, он догадался, что под бинтами наложен жгут. Он быстро снял повязку — жгут наложили, к тому же, неправильно, и парень легко мог остаться без руки, хотя это ранение, в отличие от других, было у него не очень серьезным.

Молодой голос, который говорил, что не важно, где вы находитесь сейчас, важно, где вы будете через несколько часов, оказался абсолютно прав. Потому что через несколько часов всех раненых из российского госпиталя передали представителям «дэнээра», и их отвезли на гору к другим военнопленным, захваченным ранее. Здесь находилось много бойцов из «Днепра-1», «Херсона» и «Миротворца», здесь лежал, раненный в обе руки и обе ноги, подполковник Коноваленко из 42-го тербата, развозил воду и оказывал первую помощь подполковник Всеволод Стеблюк. Рядом с Грэгом сидели раненые танкисты — с Васей из Ивано-Франковска их судьба сталкивала уже в третий раз за три дня. Танкисты не унывали и постоянно шутили, Грэг даже позавидовал их не убиваемому оптимизму.

После операции и ампутации он чувствовал себя значительно лучше. С места на горе, где он сидел, были видны провода электропередач, на которых висел труп украинского десантника. Грэг смотрел на него несколько часов подряд со странным ощущением, что он находится в космосе, на другой планете, настолько нереальны и непривычны были все события и ощущения, если сравнивать их с тем опытом, который он получал всю свою тридцативосьмилетнюю жизнь. Даже две недели назад все было совсем иначе... А этот парень на проводах... не хотел бы Грэг быть на его месте, на месте его отца. Белый прямоугольник с контуром негатива так и не вернулся, остались только волны, которые разрывали голову изнутри. Постоянно хотелось пить, но сепаратисты не утруждали себя заботой о раненых, да этого от них никто и не ждал: выдавали по две-три бутылки минеральной воды на девять человек, которые тут же выпивались. Когда минералка заканчивалась, пили воду из грязного пруда, обеззараживая ее специальными таблетками из российских сухпайков, которые доставались в очень ограниченном количестве.